Холодным утром 21 января 1793 года огромная толпа собралась на парижской площади Революции (современная площадь Конкорд), чтобы посмотреть казнь Людовика XVI. Четыре палача связали ему руки за спиной, положили ничком и просунули голову в поперечную балку гильотины. К удивлению парижан, король проявил мужество в этот жуткий момент и даже попытался обратиться к народу с горькой прощальной речью, но был грубо прерван грохотом барабанов, возвещавших о начале казни. Вот последние его слова, которые удалось расслышать: «Народ Франции, я невиновен. Я прощаю тех, кто приговорил меня к смерти. Молю Бога о том, чтобы кровь, которая прольется здесь, не пала на Францию. А ты, несчастный народ…»
Гильотина, механизм которой был совсем недавно усовершенствован по отношению к прежнему усилиями анатома Жозефа Гильотена, была чрезвычайно эффективной. По некоторым оценкам, почти безболезненный процесс обезглавливания занимал лишь две сотых секунды. Гильотен был масоном и членом ложи «Девяти сестер». Он также был активным членом Национального собрания. Он изобрел свою машину смерти специально для приведения в исполнение смертных приговоров, большое количество которых ожидалось после падения Бастилии, но даже самые кровожадные не могли предсказать, Сколько тысяч жертв будет обезглавлено на гильотине в первые годы республиканского правления, которые вошли в историю как «власть террора».
[1376]После казни Людовика XVI Марии-Антуанетте предстояло ждать еще девять месяцев до собственной встречи с гильотиной, но еще раньше, в 1790 году, когда королева находилась под домашним арестом во дворце Тюильри, она написала такие пророческие слова своему брату, австрийскому императору Леопольду II: «Внимательно следи за всеми масонскими союзами в твоей стране. Мы уже поняли, что эти чудовища лелеют намерение сделать то же самое во всех других странах. Боже, спаси мою родину Австрию от таких бед».
[1377]За несколько недель до казни королевы в Париже произошло очень странное событие. На городской сцене, словно из-за какой-то внутренней потребности в матриархальном символе, неожиданно появилась статуя древнеегипетской богини Исиды, воздвигнутая на площади Бастилии 10 августа 1793 года. Знакомясь с этой загадкой в главе 1, мы упомянули о том, что она была поспешно изготовлена художником Жаком-Луи Давидом, близким другом революционного лидера Робеспьера, исполнявшим обязанности министра пропаганды в Национальном собрании.
В память об этом событии в 1794 году была отчеканена монета со следующим описанием: «Работа знаменитого гравера Дюпре… избравшего культ Исиды для изображения богини Рассудка; первая памятная монета, отчеканенная во Франции».
[1378]На монете изображена так называемая «Исида Бастильская», или «Фонтан Обновления», высота которого вместе с пьедесталом достигала 20 футов. Египетская богиня сидит на троне в обрамлении двух львов, а у ее ног находится большая купель, украшенная изображением крылатого солнечного диска, символа фараонов, который часто использовался герметистами, розенкрейцерами и масонами. [1379]Верхняя часть тела Исиды Бастильской была обнажена; ее большие груди символизировали идею плодородия и обновления для новой Французской республики. Вода из ее сосков струилась в бассейн, и люди стояли в очереди, чтобы испить «воды обновления» под музыку оркестра, игравшего популярные революционные мелодии.
Жан-Луи Давид, заведовавший этим странным празднеством, был народным героем с самого начала революции. Многие его картины, изображавшие героизм и республиканские добродетели, становились культовыми объектами для Парижан. Пламенный революционер, Давид прославился не только своими произведениями, но и красноречивыми философскими выступлениями в Национальном собрании. Он был в числе тех, кто громко требовал смертного приговора для Людовика XVI в 1792 году. Некоторые более радикальные революционные фракции, такие, как санкюлоты, даже считали его мессией, явившимся для возрождения духа Франции, и Давид относился к этой роли со всей серьезностью.
[1380]За год до гильотинирования Людовика XVI и Марии-Антуанетты ультрарадикальная фракция среди революционеров начала кампанию по избавлению Франции от христианства, рассматривая его как нежелательный аспект старого режима, не соответствующий новой республике и ее идеалам.
[1381]Значение этой инициативы в полной мере проявилось в октябре 1793 года, когда священники и монахи по всей Франции были вынуждены публично отрекаться от своего духовного сана, а имущество их церквей и монастырей конфисковывалось государством.Члены ультрарадикальной группы в Национальном конвенте — новое название Национального собрания после его переформирования в сентябре 1792 года — называли себя «эбертистами».
[1382]Именно они были наиболее рьяными сторонниками дехристианизации. Их лидерами были Пьер Гаспар Шометт, видный член парижской Коммуны, и популярный журналист Жак-Рене Эбер.