Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса

Ошибались многие. И когда люди видели, что из-за ошибки чиновника не выглядывала преднамеренность, а сконфуженно смотрели неопытность или спешка в стремлении исправлять положение к лучшему, то ворчали, конечно, но в целом относились благожелательно. «Промашки случаются даже у быка на корове Машке».

Но тут совсем иное дело. Целенаправленно работать против своей страны, по-воровски запасая пути отхода — это же смертный грех, не заслуживающий снисхождения у любого народа. Совсем выпрягся из пристойности Борис Николаевич! Я сказал Андрею, что однозначно не хотел быть в таком списке: ничего поганого вершить не собирался, бился за свободу слова в СССР и России, наживая врагов — так не мне, а всему обществу крайне необходима эта свобода. Опасался не гнева людей, опасаться надо усиления во власти чиновничьего жулья, кому независимые СМИ, будто кость в горле.

Ради того, чтобы иметь возможность защищать свободу слова, я унижался до нахождения в одной команде с некоторыми из них. Не хватало еще оказаться с ними в одном списке наемников.

Козырев, чувствовалось, не ожидал другого ответа. Договорились с ним эту тему закрыть. Мы не обременили друг друга погружением в липкую тайну и пошли гонять бильярдные шары как вольные люди.

(Предполагаю, что среди первых в этом списке был и остался, например, тот же Анатолий Чубайс. При мне он пришел в правительство трусоватым и скрытным парнем, и на моих глазах с ним скоротечно происходила метаморфоза. Сначала Чубайс — вы не поверите! — даже краснел, когда его ловили на лжи, но час от часу наглел, пер напролом, словно его прикрыли защитной броней, и все больше походил на марсианина из романа Герберта Уэллса «Война миров» — существо бездуховное, меркантильное, наловчившееся размножаться почкованием.

За последующие годы от оплодотворенного вседозволенностью Анатолия Борисовича отпочковались тысячи чубайсиков. Они, подобно личинкам саранчи, расползались в разные стороны и окрылились в кабинетах Кремля, правительства, банковского сектора, многочисленных комитетов имущественных отношений, предприятий электро и атомной энергетики, структур нанотехнологий. И всюду за. Чубайсом с чубайсиками остается ландшафт, напоминающий искореженный машинный зал Саяно-Шушенской ГЭС после аварии. Для каждого очередного российского вождя постельцинской эпохи Анатолий Борисович, как Петр Авен и еще два-три деятеля, видимо, является человеком-признаком, человеком-сигналом, прибором опознавания. Если Чубайс по-прежнему свой в Кремле, значит, и с ответчика президента летит в центр Всемирной Олигархии: «Я свой — я свой»).

После устроенной мне выволочки Ельцин как бы провел между нами черту. Он перестал пускаться со мной в откровенные разговоры, при встречах, особенно на людях, держался подчеркнуто холодно. И начал цепляться по поводам и без поводов.

Я несколько раз заявил, что представляю в правительстве журналистский цех. Борис Николаевич однажды прилюдно меня оборвал:

— Это совершенно неправильная позиция. Вы должны отстаивать интересы правительства среди журналистов, а не наоборот.

У правительства какие-то свои интересы — особые, отдельные от народа? Я не выдержал и вступил в препирательство. Сказал, что у нас с Ельциным концептуальное несовпадение взглядов на место правительства в обществе. Демократическое правительство в моем понимании — это сборная команда делегатов от всех слоев населения: кто-то отстаивает интересы крестьян, кто-то — промышленных коллективов, кто-то — бизнесменов, кто-то — творческой интеллигенции, кто-то — молодежи и т. д. Команда согласовывает интересы между собой, увязывает в единую политику. Тогда это кабинет министров для народа.

А Ельцин во главу угла ставит интересы правительства, то есть обособленной группки чиновников, и вменяет мне в обязанность отстаивать их перед страной. Это уже не кабинет министров для народа, это уже попахивает хунтой.

В другой раз Борис Николаевич стал при всех выговаривать мне с издевкой, что я набрал в свое ведомство кучу работников ЦК КПСС. Это был совершенно необоснованный выпад: Ельцин переворачивал факты с ног на голову.

До конца 91-го все значительные полиграфические комплексы страны и заводы по выпуску типографского оборудования принадлежали управлению делами ЦК КПСС Профессионалы — полиграфисты были прописаны там. После национализации партийного имущества всю печатную базу пришлось брать на баланс нашего министерства.

А как ее брать без кадров? Без хорошей команды специалистов не организуешь работы полиграфической индустрии в новых огромных масштабах. Пришлось расширить техническую службу министерства и принять туда несколько толковых инженеров из бывшего партийного ведомства. С Ельциным я этот вопрос обговаривал, причем он сам тогда сказал, что полиграфисты еще меньше причастны к деятельности ЦК, чем повара и парикмахеры, обслуживающие номенклатуру. И вот теперь решил почему-то ужалить, намекая на создание мною «пятой колонны» ЦК КПСС. Да еще с победоносным видом оглядел присутствовавших.