Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля

Через несколько дней к нам в Думу пришел Березовский — за дополнительными бюджетными деньгами для ОРТ. Я объяснил ему, что стоимость «Останкино» со всей российской инфраструктурой и зарубежными корпунктами специалисты определили в 700 миллиардов долларов. Березовский со товарищи получил почти половину этого капитала, не вложив в акционерное общество ни копейки. Теперь он не должен ходить за бюджетными деньгами до скончания даже не двадцатого, а двадцать первого века и все это время рассчитываться за полученную от Ельцина долю, полностью финансируя телекомпанию.

Я налил ему полстакана коньяка, чтобы он не умер от стресса в моем кабинете. Борис Абрамович опрокинул стакан, на глазах захмелел и тихо удалился строить новые комбинации.

Наивный я был, полагая, что вразумил Березовского. Он, разозленный, очевидно не без помощи «фомки», проник в кабинет президента. Оттуда — рык в Дом правительства, и Черномырдин через хитрые кредитные схемы отвалил Березовскому на ОРТ около 100 миллионов долларов. Потом еще и еще. «Сибнефть», которую Ельцин подарил Березовскому с Абрамовичем, якобы для финансирования телекомпании, продолжала исправно нести золотые яички, но складывала их в другие корзины.

А в ОРТ повесили покрывало секретности над финансовыми потоками. Нашему комитету удалось провести через Думу поручение Счетной палате: срочно проверить эффективность расходования бюджетных средств в телекомпании.

И палата выяснила, что ОРТ — это транзитный пункт для перевалки государственных денег в сеть частных фирм типа «Рога и копыта», созданных за рубежом командой Березовского — Дьяченко: степень личной заинтересованности данной пары в аферах ревизоры исследовать не решились, полагая, что это дело прокуратуры.

Одной фирме, угнездившейся на территории США, без каких-либо обоснований было, к примеру, перечислено 350 тысяч, а другой — 800 тысяч долларов. В Лондон якобы за полученные оттуда художественные фильмы переправили 11,2 миллиона долларов, хотя фильмы эти были отечественные.

Территорию России не покидали, и английская фирма никакого отношения к ним не имела. Ну и все такое прочее. Так по кусочкам — по малым и большим — растаскивали деньги ОРТ «спасатели Первого канала». Мало им дармовой российской нефти, хотелось выскрести и остальные сусеки.

Дума направила акт Счетной палаты в Генпрокуратуру. Ну а мундиры голубые тогда отмашку из Кремля, естественно, получить не могли. Без нее они неподвижны, как истуканы на острове Пасхи, и незрячи, как слепые котята, — не смогли позднее найти даже стоявшего перед носом хозяина денег, которые активисты ельцинского предвыборного штаба тащили из Дома правительства в коробке из-под ксерокса.

Выходка Бориса Николаевича с Первым каналом настолько возмутила членов Федерального собрания, что за внесенный нами закон «Об особом порядке приватизации организаций государственного телевидения и радиовещания» проголосовало более двух третей депутатов Госдумы и абсолютное большинство в Совете Федерации. Закон устанавливал обязательные принципы денационализации: если учитываются интересы всего многообразного общества, а не отдельных групп и политических тенденций, если обеспечивается равный доступ к СМИ граждан, общественных организаций и объединений, если… Немало было других условий.

Но главную пулю отлили для президента в конце документа: Ельцину предложили отменить свое решение о передаче Первого канала олигархам и привести указ о создании ОРТ в соответствие с новым законом. То есть отнять драгоценную игрушку у своей дочери с ее пройдохами-учителями по части сколачивания личного капитала. Все было прописано в рамках полномочий Госдумы.

Закон был оселком — им депутаты проверяли готовность Ельцина следовать послеоктябрьской Конституции, которой президент обложил свою власть, как перинами. Старая Конституция упирала Борису Николаевичу в бока углами — он ее расстрелял из танков. А по новой обещал жить в полном согласии с урезанным в правах парламентом.

И этот закон, никоим образом не угрожавший самодержавным порядкам, он должен был либо подписать в установленные Конституцией сроки, либо наложить на него «вето». Но подписывать не хотел, а «вето» накладывать не решался — его преодолели бы обе палаты Федерального собрания. Об этом говорили итоги голосовании за документ. И Ельцин просто заволокитил закон («что хочу — то и ворочу»): затеял с председателем Госдумы нелепую переписку, придираясь к процедуре рассылки бумаг. Закон так и не увидел света — лег под сукно. Не обязательно всякий раз воевать с парламентом, проще делать вид, что его не существует. Не пошлешь же в кабинет президента ОМОН следить за продвижением документов.

Нет, черного кобеля любая Конституция не отмоет добела.

В те же дни президент собрал для разговора в Кремле председателей ведущих комитетов Госдумы. Пригласили и меня. Я спросил Ельцина: почему он нарушает Конституцию и не определяет судьбу закона?

— Это не закон, а антизакон, — сильно возбудился Борис Николаевич. — Я не хочу о нем говорить.