Властелин дождя

На улице холодно, снег из голубого становится белым- белым и чистым-чистым, а зайцы стучат лапками в окошко и поют, а тот, что самый маленький, глупыш, перепутал слова колядки, все поет про какой-то пенек, что стоит возле теплой печки. Конечно, зайчишки замерзли. Бэнике отворяет дверь и зовет их в дом. Козочка вбегает первой, покачивая ожерельем из еловых шишек, и по комнате сразу растекается запах смолы. Взгромоздившись на стулья, зайцы рассаживаются вокруг стола, шеи у них замотаны теплыми пушистыми шарфами. Бэнике оделяет каждого румяным калачом и угощает стаканчиком вина. От вина гостям сразу становится тепло.

— А не дашь ли ты нам и орешков? — спрашивают они.

И Бэнике, развязав мешок, разрешает зайцам взять каждому по четыре ореха, а козочке дарит пестрые шерстяные кисточки, чтобы украсила ими рога, хотя приготовил эти кисточки для пса Бужора. Ничего, думает мальчик, Бужор и бублику будет рад.

— Бэнике, — это говорит лопоухий зайчонок, тот самый, что перепутал слова колядки, — дай нам еще по одному орешку, и мы пойдем дальше, поздравлять Джордже и Раду.

— С удовольствием, — говорит Бэнике.

Козочка топает ножкой, ударяет копытцем, и зайцы, набрав побольше воздуха, запевают новую колядку:

Есть зеленый базилик на столе и сладости,
Крепкого здоровья вам и великой радости…

И они уходят, уходят в метель, приплясывая и напевая.

Зайцы и не замечают, что шарфы у них развязались и волочатся по снегу, а козочка боится на них наступить. Посреди двора они все останавливаются, пересчитывают орехи и идут дальше, к воротам.

— С новым годом, Бэнике!

Бэнике узнает мамин голос и приподнимает голову с по душки.

— Раду и Джордже пришли, вставай, пора идти…

— Знаешь, мама, — радостно говорит мальчик, — ко мне приходили козочка и четыре зайца, только они уже ушли.

Мама наклоняется и целует сынишку.

А во дворе под окном Раду и Джордже, пробуя голоса, запевают:

Наступает Новый год…

1971

Поздно утром, когда снег голубой

Мальчика звали Бэнике, а щенок, поскольку его два раза застали мордой в кастрюле, получил прозвище Токэнел[4].

Дело было в феврале, день и ночь валил снег, и окошко замело чуть ли не доверху, а они сидели в комнате: Бэнике на кровати, а Токэнел — у двери, кутаясь в шерстяной чулок, у которого мальчик распустил пятку, так что получился костюм на выход, в нем щенку было не стыдно и на люди показаться. Топилась печурка, еловые дрова пахли хвоей, и где-то в щели пел сверчок, как будто насмехался над ветром, который гонял под стрехой, взвихривал снег и швырял его в гривы акаций.

— Токэнел, — позвал Бэнике, не открывая глаз, разморенный теплом. — Скажи этому нахалу, чтоб замолчал.

— Если бы я знал, где его искать! — откликнулся Токз нел.

Мимо окна пролетела птица, задев его крылом.

— Как будто кто-то постучал. — Токэнел навострил уши.

— Воробей. Его послал деревянный петух с ворот. Он замерзает, его совсем засыпало.

А ведь он наш друг, — сказал Токэнел. — Этой осенью, когда собирали виноград, он взял тебя на спину и повез по орехи.

— Не совсем так, я тебе соврал, — признался Бэнике. — Я действительно влез к нему на спину, но повез он меня не по орехи, а на луг, куда слетелись все деревянные петухи из нашего села. Было полнолуние, и они расселись в кружок вокруг акации, где мы с тобой как-то подстерегали зайцев Они привели с собой и два десятка цыплят — учить их летать. Эта мелюзга страшно глупая: взмахнут разок крыльями и падают на землю. А наш петух мне и говорит: «Бэнике, я привез тебя сюда и, если хочешь, подниму тебя под облака, где всегда идет дождь, только ты поклянись, что никому не расскажешь то, что здесь увидишь». Я поклялся. Он говорит: «Вот и ладно». И тут подходит ко мне старый петух, этот, знаешь, с ворот дяди Лаке Петку, у него еще красные крылья и синий хвост, подходит, крылья раскрывает и говорит: «Бэнике, возьми наших цыплят за пазуху, залезь на акацию и там выпусти». Я залез на акацию и стал их вытаскивать по одному из-за пазухи, вытащу, подержу на ладони и тихонько подбрасываю. Старые петухи натянули внизу, на кустах терновника, полог, насыпали на него зерен, и цыплята так хотели туда попасть, что больше не падали камнем, а летели. Светила луна, и они были живые, они всегда при луне, когда все спят, оживают и начинают летать от ворот к воротам, в гости друг к другу.

— А под облака-то вы поднялись? — полюбопытствовал Токэнел.

— Не вышло. Небо было совершенно чистое — ни облачка. Я полечу в другой раз, с пчелами из нашего сада, у них есть большой короб для меда, и они иногда тоже прихватывают с собой какого-нибудь мальчика и носят его с цветка на цветок, а потом — в облака, они там воду пьют.

— Не полетите вы никуда, — съехидничал Токэнел. — Ни без меня, ни со мной. Их тоже замуровало под снегом.

Послушай, ты, — вспылил Бэнике, — сейчас как тебе врежу!

— Ишь какой. А я с тобой разговаривать не буду, буду разговаривать только со щенками.

А я тебя выволоку за ошейник на мороз, и ты замерзнешь.