– Садись, Мин, садись. Отдыхай, чувствуй себя как дома. Пунш скоро принесут. И рассказывай, я хочу знать все. Где ты была, как попала сюда, почему приехала ночью. Разъезжать по ночам небезопасно, а уж нынче тем более. Я отведу тебе лучшие покои во дворце… вообще-то, самыми лучшими считаются эти, но уж лучшие после них ты получишь. А захочешь посмотреть город – я выделю для сопровождения айильцев. В их присутствии самые завзятые скандалисты и драчуны жмутся по стеночкам.
На миг Ранду показалось, что Мин сейчас рассмеется, но она лишь глубоко вздохнула и вытащила из кармана письмо.
– Ранд, я не могу сказать тебе, откуда я приехала, – обещала не говорить, – но там сейчас Илэйн, и…
– Так ты из Салидара, – сказал он и улыбнулся, увидев, как расширились ее глаза. – Я тоже кое-что знаю, Мин. И может быть, больше, чем считают некоторые.
– Я… я вижу… – едва слышно пролепетала она, вложила письмо ему в руку и отступила. Когда девушка заговорила снова, голос ее звучал тверже: – Я обещала, что перво-наперво вручу тебе это письмо. Так что давай читай.
Печать – лилию на темно-желтом воске – и стремительный, летящий почерк, которым было написано его имя, Ранд узнал сразу. Он призадумался, вскрывать ли письмо, но не смог удержаться. Пробежав листок глазами, он уселся прямо поверх кафтана и перечитал снова. Письмо было весьма кратким.
Последние строки выглядели как-то коряво – чернила, что ли, у нее подошли к концу? Мин вытягивала шею и крутила головой, стараясь незаметно заглянуть в письмо, но, когда Ранд поднялся, чтобы взять свой кафтан – ангриал в виде маленького толстяка с мечом находился в кармане, – снова отступила.
– Неужто все женщины только о том и думают, как свести человека с ума? – пробормотал он.
– Что?
Ранд не отрывал глаз от письма и говорил, кажется, не столько для Мин, сколько для себя самого:
– Илэйн так красива, что на нее не наглядеться, но зачастую мне трудно понять, что она хочет: чтобы я поцеловал ее или чтоб встал перед ней на колени. Хотя, по правде сказать, меня и самого порой тянуло преклонить перед ней колени. Ох, помоги мне Свет! Вот и сейчас она пишет, будто я знаю, каковы ее чувства. Но до того она написала мне два письма – в одном признавалась в любви, а в другом утверждала, что знать меня не желает. Хотелось бы верить, что правду она написала в первом, но… Или вот Авиенда, она тоже очень красива. Но каждый день рядом с ней походил на сражение. Правда, от нее мне ждать поцелуев не приходится, и чувства ее ко мне вполне понятны. Она с большим удовольствием убралась от меня подальше, да и для меня ее уход явился облегчением. Так-то оно так, но мне все время кажется, что я сейчас обернусь и ее увижу. Но ее нет, и мне кажется, будто с ней я утратил частицу самого себя. Мне не хватает этих каждодневных сражений, и я все чаще думаю, что
Мин молчала, но что-то в ее молчании заставило Ранда взглянуть на нее. Вид у девушки был непроницаемый, словно у Айз Седай.
– Тебе никогда не говорили, что в присутствии одной женщины говорить о другой невежливо? – совершенно спокойно поинтересовалась она. – А уж тем более о двух женщинах сразу?
– Мин, – протестующе воскликнул он, – но мы ведь друзья! Я никогда не думал о тебе как о женщине.
Едва вымолвив это, он понял, что свалял дурака.
– Вот как? – Она подбоченилась, но не так, как делают женщины, если злятся.
Она выглядела так, словно… Неожиданно Ранд понял, что, пожалуй, только сейчас заметил, как выглядит Мин. Оказалось, что кафтанчик на ней – не привычный темно-коричневый, а розовый, да еще расшитый цветочками. И вместо обычной короткой стрижки появились вьющиеся локоны.
– Ну что, похожа я на мальчишку?
– Мин, я…
– Похожа я на мужчину? Или, может, на жеребца? – Мин сделала быстрый шаг вперед и… плюхнулась ему прямо на колени.
– Мин, – ошарашенно пробормотал Ранд, – что ты делаешь?
– Стараюсь втолковать тебе, болван шерстеголовый, что я женщина. Разве я не похожа на женщину? Разве я не пахну, как женщина? Разве я не… Впрочем, довольно. Ну-ка отвечай, овечий пастух!
Ранд только сейчас учуял, что от нее пахнет цветами, однако давно знакомые слова «шерстеголовый» да «овечий пастух» усыпили его бдительность и развеяли тревогу. То была прежняя Мин, та самая Мин, которая всегда считала его деревенским парнишкой с соломой в волосах и ветерком в голове.