Властелин колец

Говоря об этом Кольце, можно добавить и еще кое–что. Гномы из племени Дьюрина считают, что из Семи Колец оно было выковано первым. Они говорят также, что оно было подарено Королю Казад–дума Дьюрину III эльфийскими кузнецами, а вовсе не Сауроном, хотя, несомненно, злая сила коснулась этого Кольца, как и остальных, поскольку Саурон помогал ковать все Семь. Но обладатели Кольца избегали говорить о своем сокровище и никому его не показывали; если они расставались с ним, то лишь на пороге смерти, так что никто никогда не знал, у кого оно хранится. Некоторые полагали, что Кольцо осталось в Казад–думе, в тайных гробницах королей, если только те гробницы не были обнаружены и разграблены. Но среди близких родственников наследника Дьюрина считалось (ошибочно), что, когда Трор внезапно отправился в Морию, Кольцо еще находилось у него. Что сталось с этим Кольцом, не знал никто. Не было оно найдено и на останках Азога.

Так или иначе, вполне могло случиться, как теперь полагают гномы, что Саурон с помощью своего искусства все–таки обнаружил обладателя последнего из оставшихся на воле гномьих Колец, и поэтому неисчислимые несчастья, постигшие наследников Дьюрина, следует приписывать исключительно злобе Саурона. Все дело в том, что Кольцá оказалось недостаточно, чтобы подчинить гномов. Кóльца смогли сделать с ними только одно – зажгли их сердца жадностью к золоту и драгоценностям, да так, что, раз утратив свои сокровища, гномы смотрели на все прочее как на никчемный мусор и горели яростной жаждой отомстить тому, кто лишил их прежнего богатства. Впрочем, гномы с самого начала были крепкими орешками и с особой стойкостью сопротивлялись любым попыткам поработить их. Гнома можно было убить, сломить, но невозможно было сделать из него тень, подчиненную чужой воле. По той же причине ни одно из Колец не могло повлиять на продолжительность их жизни, не могло ни продлить, ни укоротить ее. Тем сильнее ненавидел Саурон обладателей последнего гномьего Кольца и тем сильнее желал отобрать его.

Из всего сказанного нетрудно вывести, что, возможно, именно под влиянием злой воли Кольца Траин спустя несколько лет потерял покой и перестал черпать удовлетворение в жизни, которую вел. Страсть к золоту снедала его ежечасно. Наконец, не в силах терпеть более, он обратился душой к Эребору и решил туда вернуться. Он не стал делиться с Торином своими замыслами; вместо того, взяв с собой Балина, Двалина и еще нескольких гномов, он распрощался с остальными и выступил в поход.

О том, что произошло с ними впоследствии, известно немного. Как теперь представляется, за пределами страны на след Траина сразу же напали посланники Саурона. Волки гнались за Траином по пятам, орки устраивали ему засады, тени злых птиц метались на тропе перед ним, и чем больше усилий прилагал Траин, тем больше неудач его ожидало. Однажды темной ночью, когда он со своими спутниками пробирался по землям, лежащим за Андуином, их застиг черный дождь, принудивший гномов искать прибежища под пологом Чернолесья. Утром Траин исчез, и тщетно товарищи звали его. Много дней искали они своего владыку – и наконец, потеряв последнюю надежду, бросили поиски и вернулись к Торину. Лишь спустя много времени стало известно, что Траин был взят в плен и брошен в темницу Дол Гулдура. Там он подвергся пыткам, лишился Кольца и в конце концов умер.

Так Торин Дубощит стал наследником Дьюрина. Но – наследником без всякой надежды на царство. Когда Траин пропал без вести, Торину было девяносто пять лет; был он силен, высок, по–королевски осанист – и, казалось, довольствовался жизнью в Эриадоре. Он долго трудился, торговал и сколотил приличное состояние; число его подданных все время росло за счет странствующих гномов из племени Дьюрина, которые, прослышав о том, что на западе живет потомок державной династии, приходили к нему и селились рядом. Теперь у них были просторные залы в недрах гор, добра они накопили немало, и жизнь уже не казалась им особо тяжелой, хотя в песнях эриадорских гномов по–прежнему пелось о далеких странах и Одинокой Горе.

Годы шли. Остывшие было угли в сердце Торина разгорелись снова – он все не мог забыть о Чертогах Под Горой и вынашивал месть, – жажду мщения он унаследовал от предков. Громыхая в кузнице своим огромным молотом, он беспрерывно размышлял: где достать оружие, какую собрать армию, кого взять в союзники? Но армия гномов рассеялась по свету, союзы давно распались, а мечей было раз–два и обчелся; молот Торина с размаху бил по раскаленному докрасна железу, и великий гнев, удесятеренный безнадежностью, разгорался в его груди.