Властелин колец

Читатель без труда заметит, что такие хоббиты, как Фродо, а также некоторые другие лица – например, Гэндальф и Арагорн – в разных случаях говорят несколько по–разному. Это сделано намеренно. Дело в том, что наиболее ученые и талантливые хоббиты могли немного изъясняться на «книжном наречии», как это называлось в Заселье; кроме того, хоббиты наблюдательны и быстро перенимают речевую манеру своего собеседника. Да и вообще, тому, кто привык много путешествовать, вполне естественно каждый раз отчасти подстраиваться под тех, с кем приходится сталкиваться в пути, – особенно если он, как, например, Арагорн, зачастую вынужден скрывать свое истинное происхождение и род занятий. Надо заметить, что в те времена все враги единого Врага отдавали предпочтение тому, что древнéе, и к языку это относилось не в меньшей степени, чем ко всему остальному; каждый черпал в приобщении к старине соответствующие его знаниям утешение и подкрепление. Элдары, изощренные в плетении словес более всех остальных, владели множеством стилей письма и речи, хотя сами избирали только тот, который более всего напоминал им собственный язык; поэтому их диалект Западного Языка звучал даже архаичнее гондорского. Искусны в речах были и гномы, легко приспосабливавшие свою речь к высокопарной учтивости Элдаров, хотя гномье произношение могло на прихотливый слух показаться чрезмерно резким и гортанным. Что касается орков и троллей, то они лепили слова как придется, не заботясь ни о самих словах, ни о том, что они обозначают; в действительности их язык звучал еще грязнее и отвратительнее, чем это показывает перевод. Не думаю, чтобы у кого–либо возникло желание исследовать их речь более подробно, хотя за образчиками далеко ходить не пришлось бы. Подобных речей можно и сегодня вдоволь наслушаться от тех, у кого орочьи душа и разум; их болтовня, как правило, скучна, основана на постоянном повторении одного и того же и круто замешана на презрении и ненависти. Так далеки они от всего хоть мало–мальски доброго, что даже просто меткого или острого словца в их речи не сыщешь, – разве что для слуха тех, кто иных слов, кроме особо грязных и убогих, не воспринимает.

Выбранный мной метод перевода является, по отношению к повествованиям о давно минувших временах, достаточно общепринятым; впрочем, иначе и быть не может, так как, сколько ни крути, все равно в конце концов пришлось бы возвратиться к нему. Правда, обычно переводчики на этом и останавливаются. Я пошел дальше – перевел почти все имена Общего Языка на наш согласно их смыслу. Всякий раз, когда в тексте появляются значащие имя или название, это подтверждает тот факт, что наряду с иными (обычно эльфийскими) названиями (или вместо них) в то время широко распространены были такие имена, созданные на основе Общего Языка[873].

Имена в Западном Языке представляют собой, как правило, кальки древних названий; таковы названия рек Шумливая, Серебряная, а также такие слова, как «Враг» и «Черная Башня». Некоторые слова расходятся со старыми по значению; так, вместо топонима Ородруин («пылающая гора») появилось словосочетание Гора Судьбы, а вместо Таур–э–Ндаэделос («Лес-(где–живет)- Великий–Страх») – Чернолесье, или Черная Пуща. Некоторые названия являются искажениями эльфийских слов – например, Льюн и Брендивин, вместо Лун и Барэндуин.

Вероятно, произведение подобной операции над словами чужого языка требует, чтобы переводчик привел хоть несколько доводов в свое оправдание. Что ж; дело в том, что, по моему мнению, если оставить имена как они есть, это затемнило бы одну существенную черту того времени, как воспринимали его хоббиты (чьей точки зрения на события я старался придерживаться неукоснительно), а именно: в ту эпоху особенно бросалось в глаза различие между привычным, общепринятым языком, таким же будничным и повседневным, как для нас – наш собственный, и по–прежнему живыми, но куда более древними и почитаемыми языками. Если перенести все имена в текст, не изменив в них ни одной буквы, они покажутся читателю одинаково непривычными[874].