Властелин Колец

— Я думаю, — медленно и словно бы не совсем уверенно начал Бродяга, — я думаю, что самое лучшее — это пойти отсюда к холмам, но не прямо к Пасмурнику. Возьмем чуть левее: тогда мы выйдем на тропку, которую я хорошо знаю — она подходит к Пасмурнику с севера и поможет нам на некоторое время скрыться от посторонних глаз. Ну, а там увидим.

До самого вечера, раннего и зябкого, они брели вперед. Земля под ногами стала суше, трав поубавилось. Позади, на Болотах, белели туманы. Монотонно и жалобно кричали какие-то печальные птицы. Наконец круглое красное солнце медленно погрузилось в тень и наступила пустая, мертвая тишина. Хоббитам припомнились ласковые, неяркие закаты, озарявшие окна далекой Котомки…

В конце дня дорогу пересек ручей, сбегавший с холмов и терявшийся в гнилых болотах. Путники пошли вдоль берега и, когда свет стал меркнуть, устроили привал в низкорослом ольшанике, возле воды. На сумеречном небе впереди вырисовывались тусклые, безлесые склоны холмов.

В эту ночь они решили по очереди стоять на страже. Бродяга, как показалось хоббитам, не спал совсем. Луна заметно прибыла, и всю первую половину ночи холмы и долину заливал холодный, серый свет.

С восходом двинулись в путь. За ночь подморозило, и небо голубело бледно, по-зимнему. Хоббиты чувствовали себя свежими и выспавшимися, словно и не приходилось просыпаться среди ночи, чтобы стеречь спящих. Они уже привыкли целый день шагать и обходиться самым скудным рационом, хотя в Заселье всякий сказал бы, что так и ноги недолго протянуть. Пиппин однажды довольно замысловато сострил, что, мол, прежний Фродо — это только половинка нынешнего: так-де он возмужал и вырос за эти дни.

— Чепуха, — сказал Фродо, затягивая пояс. — На самом деле все наоборот: нынешний — половинка прежнего! Если я не прекращу худеть, то и вовсе стану привидением!

— Не надо так говорить! — быстро остановил его Бродяга, и хоббиты удивились его серьезности.

Холмы приближались. Неровной грядою, порой в высоту до тысячи локтей, тянулись они впереди, сходя иногда на нет и открывая путь на восток. Иногда казалось, что вдоль вершин тянутся заросшие травой стены, а в разрывах гряды то там, то здесь отчетливо вырисовываются каменные развалины. Когда стемнело, путники добрались до подножия западных склонов, где и разбили лагерь. Шла ночь на пятое октября; минуло почти шесть суток со дня выхода из Бри.

Утром — впервые с тех пор, как они вышли из Четского Леса, — путешественники наткнулись на тропу. Повернув направо, они пошли по ней. Тропа затейливо петляла, словно старалась по возможности скрыть идущих по ней от любопытных глаз. Откуда ни смотри — с вершины ли, снизу ли, — ни за что не приметишь! Тропа то ныряла в овраги, то вплотную прижималась к склонам, выбирая какие покруче, а если приходилось, хочешь не хочешь, выйти на открытое место — по обе стороны обязательно вырастали крупные валуны и тесаные обломки скал, скрывавшие случайного пешехода не хуже доброй изгороди.

— Интересно, кто проложил эту тропу и, главное, зачем? — подивился Мерри, когда они шли по одному из таких коридоров. Камни здесь были особенно крупными и стояли вплотную друг к другу. — Что-то мне тут не очень нравится. Жутковато, я бы сказал. Навьями отдает. На Пасмурной Вершине есть могильник?

— Нет. Ни там, ни на соседних холмах никаких могил нет, — ответил Бродяга. — Люди Запада здесь не жили — просто в последние годы перед падением Северного Королевства им приходилось оборонять эти холмы от зла, которое угрожало из Ангмара. Тропу эту они проложили, чтобы обеспечить незаметный подход к укреплениям на вершинах. Но еще задолго до того Северные Короли построили на Пасмурнике высокую сторожевую башню и нарекли ее Амон Сул. Впоследствии она была сожжена и разрушена, да так, что осталось только разбитое каменное кольцо наподобие короны, венчающей чело старой горы. Но когда-то эта башня была высокой и прекрасной. Говорят, в дни Последнего Союза сам Элендил стоял на этой башне, глядя на запад в ожидании Гил-галада…

Хоббиты смотрели на Бродягу во все глаза. Выходит, он разбирается в древних легендах не хуже, чем в тайных тропах через дикие пустоши?!

— А кто это — Гил-галад? — спросил Мерри.

Но Бродяга не ответил — он погрузился в свои думы. И вдруг кто-то тихо продекламировал:

Гил-галад был, — поют о нем, —
Последним славным Королем:
Державу эльфов он простер
От Моря до Туманных Гор,

И ярче тысячи зеркал

Его разящий меч сверкал,
И на серебряном щите
Мерцали звезды в темноте.

Но помнят давние года —

Ушла с небес его звезда:
Скатилась и изнемогла
Во мгле, что Мордор облегла^{143}.

Все удивленно обернулись: голос был Сэма.

— Еще! — попросил Мерри.