Властелин колец. Две крепости

— Начали с дыма, им же и кончили, — ответил Мерри. — И даже Саруман уже не кажется таким мерзким.

— Неужто? — отозвался Гэндальф. — Впрочем, это твое дело, а мне надо нанести ему прощальный визит. Это опасно, может быть бесполезно, но необходимо. Если хотите, можете сопровождать меня. Но будьте начеку. Сейчас не время для шуток.

— Я пойду, — сказал Гимли. — Интересно узнать, правда ли он похож на тебя.

— Это не так просто, — возразил Гэндальф. — Если Саруман сочтет нужным, он будет похожим на меня. Я не очень уверен, хватит ли у тебя мудрости разобраться во всех его личинах. Ну ладно, там видно будет. Может, он еще и не явится, когда увидит, что нас много. Я на всякий случай попросил энтов пока не показываться.

— А что он может нам сделать? — спросил Пиппин. — Обольет из окна жидкой смолой или заколдует издали?

— Скорее последнее, — спокойно ответил Гэндальф. — Особенно если без толку шастать у него под окнами. Знаешь, милый, если зверя загнать в угол, он на все готов. У Сарумана есть способности, о которых ты не подозреваешь. Главное — остерегайтесь его голоса!

Они подошли к подножию Ортханка. Башня была сложена из черного блестящего камня. Все углы и грани были такими четкими, словно только что из — под резца. Ярость энтов не оставила на башне никаких следов, кроме нескольких крошечных сколов у основания.

С восточной стороны между двумя массивными контрфорсами виднелась большая дверь, а над нею — закрытое ставнями окно с решетчатым балконом. Дверь была высоко над землей, и к ней вела лестница из двадцати семи широких ступеней. Это был единственный вход.

У подножия лестницы Гэндальф и Теоден спешились.

— Я поднимусь, — сказал маг. — Я бывал в Ортханке и знаю, чего нужно опасаться.

— Я пойду с тобой, — ответил Теоден. — Я стар и больше не ведаю страха. Мне хочется поговорить с врагом, причинившим Рохану столько бед. Со мною будет Йомер; он поддержит меня, если я ослабею.

— Как хотите, — сказал Гэндальф. — Арагорн, мне хотелось, чтобы ты был с нами. Остальные пусть подождут внизу.

— Нет уж, — живо отозвался Гимли, — мы с Леголасом тоже пойдем. Мы здесь единственные представители наших племен и не хотим пропустить самое интересное.

— Ну что ж, идемте, — Гэндальф улыбнулся и вместе с Теоденом начал подниматься по ступеням.

Всадники оставались в седлах и ждали по обеим сторонам лестницы, с тревогой озирая мрачную башню. Мерри и Пиппин сели на нижней ступеньке, чувствуя себя бесполезными и беззащитными.

— До ворот полмили, да еще грязь, — пробормотал Пиппин. — Лучше бы нам туда потихоньку вернуться. И зачем только мы пришли? Кто нас сюда звал?

Гэндальф остановился перед дверью Ортханка и ударил в нее жезлом. Она глухо зазвенела.

— Саруман! Саруман! — громко и повелительно крикнул он. — Выходи, Саруман!

Окно над дверью отворилось, но не сразу. В темном проеме никого не было видно.

— Кто там? — послышался оттуда голос. — Что вам нужно?

Теоден вздрогнул.

— Я знаю этот голос, — сказал он, — и проклинаю день, когда впервые внял ему.

— А ну — ка, Грима, позови своего хозяина! — крикнул Гэндальф. — И не заставляй нас ждать.

Окно захлопнулось. Прошла минута. Вдруг зазвучал другой голос, негромкий и мелодичный. В нем было непередаваемое очарование. Слышавшие этот голос редко потом вспоминали сами слова, а если все же вспоминали, то удивлялись, ибо в словах этих не было никакой силы. Но голос доставлял наслаждение. Все произносимое им казалось мудрым, со всем хотелось согласиться. Любой другой голос по сравнению с этим казался хриплым, всякие другие речи неразумными; а если кто — то осмеливался возражать, в сердцах у зачарованных слушателей вспыхивал гнев. Одного звучания этого голоса было достаточно, чтобы стать его рабом, и это колдовство жило в слушателях, даже когда они были уже далеко. Голос все шептал, приказывал, и они повиновались. Никто не мог слушать его без волнения, никто не мог противостоять его чарам. Устоять могла только твердейшая воля и устремленная мысль.

— В чем дело? — кротко спросил голос. — Почему вы нарушаете мой покой? Неужели вы не оставите меня ни днем, ни ночью? — В этом тоне был ласковый упрек мягкого сердца, огорченного незаслуженной обидой.

Все в изумлении смотрели наверх. Не слышно было, чтобы кто — нибудь выходил. Но обитатель башни уже стоял на балконе, глядя на них сверху вниз: старик в свободном плаще, цвет которого изменялся при каждом его движении. Лицо продолговатое, лоб высокий, глаза глубокие и темные, совершенно непроницаемые, но взгляд благосклонный и несколько усталый. Волосы и борода седые, с темными прядями на висках.

— Похож — то он похож, — прошептал Гимли, — да все — таки другой.