Властелин мира (сборник)

Когда-то давно, в семилетке, Михаил изучал английский язык кое-как, считая его величайшим наказанием для ученика. Позже не было времени приняться за настойчивую учебу, но, поддерживая связь с коротковолновиками заграницы, он все же начал немного понимать и английскую речь.

Внимательно изучал он напечатанный на машинке текст.

«Я… — гражданин… бывший… СССР… эмигрант… прошу убежища…»

Не удавалось перевести текст полностью, но и этих слов было вполне достаточно, чтобы понять смысл заявления.

— Развяжите меня! — угрожающе сказал Лымарь.

— О, да, да! — заторопился человек в штатском. — Вы хотите есть? Сейчас вам принесут… Ах, нет — воды?.. Чарли, воды!

— Хватит разыгрывать комедию! Я не эмигрант и ни каких бумажек подписывать не буду. Немедленно освободите меня!

— Освободить?! — человек в гражданском вышел из-за стола и похлопал Лымаря по плечу. — В самом деле, хватит шуток, — голос его зазвучал сухо. — Не забывайте, что вы попали на военный корабль и можете быть расстреляны, как иностранный лазутчик. Отсюда есть два выхода: или акулам на завтрак, или… или в лагерь перемещенных лиц.

Михаил Лымарь никогда не отличался особенной выдержкой, а эти слова подействовали на него, как удар плетки. Он прореагировал на них неожиданно и молниеносно: склонил голову и так трахнул ею человека в штатском, что тот лишь пятками мелькнул в воздухе.

На крик сбежались матросы, и в каюте началась настоящая драка. Но где уж тут было сопротивляться одному, связанному, против многих! Лымаря скрутили, стянули дополнительными веревками, бросили на пол.

— Хорошо… хорошо… — зловеще повторял человечишко в гражданском, вытирая платком окровавленный нос — Даю вам пятнадцать минут на размышления. В случае отказа будете расстреляны!

Он вышел из каюты, зло грохнув дверью.

Лымарь остался в одиночестве.

Пятнадцать минут!.. Нет, это не шутка. Дело идет о жизни и смерти.

Умирать, да к тому же вот так глупо, не хотелось. Давно закончились бои второй мировой войны, и радист Михаил Лымарь уже начал забывать, как посвистывала и погрохатывала над ним смерть. Теперь бы только жить да жить…

«Ну, а что если пуститься на хитрость?.. Подписать заявление, а затем удрать при первом же удобном случае?»

Он тотчас же прогнал эту малодушную мысль. Стоит пошатнуться хотя бы раз — и попадешь в западню, из которой вряд ли вырвешься. «Перемещенные лица!» О, их крепко держат в руках, запугивая, агитируя, прививая им худшие человеческие — или, вернее, звериные — качества. Лучше погибнуть, чем стать одним из таких!

Значит — все…

Пятнадцать минут… Что можно сделать за этот незначительный отрезок времени?.. Выкурить две папиросы. Выпить кружку пива в каком-либо буфете. Поговорить с молодой красивой девушкой… Вот и все. И не жаль этих минут, потому что за ними будут и будут часы, дни, недели, месяцы… Но если пятнадцать минут последние в жизни, то они приобретают совсем иной смысл.

Тридцать один год прожил на белом свете Михаил Лымарь. Воевал. Работал. Не сделал ничего необыкновенного, выдающегося. И вот теперь должен уйти из жизни, исчезнуть, как исчезает след парохода на поверхности моря. И это больше всего угнетало Михаила.

Ах, как много времени было ухлопано на бильярд. Как часто вместо того, чтобы посидеть за учебником, он с друзьями «заколачивал козла» так, что косточки домино разлетались вдребезги!.. Не успел даже влюбиться, — вот так, все искал лучшей… А о своих юношеских мечтах и забыл…

Давно, еще в техникуме, Михаилу кто-то объяснил, что человеческий мозг, подобно радиостанции, излучает радиоволны. И взбрела ему тогда на ум идея построить такой приемник, чтобы с его помощью читать человеческие мысли.

Преподаватель физики дружески осмеял этот проект, зато однажды предложил своему пытливому ученику сходить в институт экспериментальной физиологии.

И вот там шестнадцатилетний Миша Лымарь и увидел энцефалограф — прибор для записи биотоков мозга.

В небольшую, экранированную толстыми листами свинца камеру вошел какой-то юноша. На его голову надели упругий обруч с несколькими графитными стержнями. От стержней через стены камеры к энцефалографу тянулся чешуйчатый металлический провод.

Дверь камеры закрылась. Прошло несколько минут. И вот на экране прибора, немного похожего на телевизор, появилась ярко-зеленая шевелящаяся линия. Вначале каждый из ее выступов выплясывал, рассыпаясь на множество более мелких и тонких, но постепенно движение линии начало замедляться, изгибы становились ступенчатыми, приобретали вполне определенную, постоянную форму.

— Это так называемые «альфа-ритмы», — объяснил профессор. — То есть электромагнитное излучение мозга этого юноши в спокойном состоянии. Юноша может при обрести новые знания, изменить профессию, состариться, стать совсем непохожим на самого себя внешне, но «альфа-ритмы» останутся для него неизменными на протяжении всей его жизни. Это, если хотите, паспорт мозга, и паспорт такой, которого подделать невозможно.

Михаил был настолько поражен, что не мог произнести ни слова. А профессор, пристраивая к прибору киноаппарат, объяснял дальше: