Властелин Окси-мира

В процессе дыхания часть кислорода расходуется – превращается в углекислый газ и воду. Выдыхаемый воздух проходит через поглотительный патрон. Здесь вода и углекислый газ улавливаются, а воздух идёт дальше. Это особый воздух, бедный. Количество азота в нем не изменилось, так как азот не расходуется при дыхании и не поглощается в патроне. Но кислорода стало меньше.

Теперь воздух не заполняет дыхательный мешок целиком. Чуткий прибор сейчас же отзывается на это. Дает команду лёгочному автомату, тот впускает из баллона недостающее количество кислорода, восстанавливая нормальный состав воздуха. Азот, следовательно, просто «крутится» в системе, разбавляя кислород до безопасной концентрации.

Часто поступают иначе: продувают дыхательный мешок кислородом, «выгоняя» из аппарата азот. Но Осипчук считает, что лучше этого не делать. Так решаются сразу две задачи. С одной стороны, обеспечивается безопасность при спусках на значительную глубину. С другой – человек не тащит на себе «балласт», сотни литров бесполезного азота…

«Беречь кислород», – вспоминаю я. Осипчук объяснил, как это делается. Нужно дышать спокойно и ровно, избегая глубоких или частых вдохов. Иначе дыхательный мешок переполняется, и кислород уходит зря. Узнать это довольно легко. Когда кислород уходит, вода над головой становится «газированной».

Смотрю, пузырьки газа бегут вверх. Стараюсь дышать ровнее. Непривычное занятие. На земле я просто дышал, не задумываясь. Теперь пробую думать. Получается ещё хуже, дыхание сбивается. Вспоминаю сказку о сороконожке. Она легко справлялась со всеми своими ногами, пока не стала объяснять, как это делается…

Чувствую, конец подрагивает. Сверху сигналят. Но что? Я не считал рывки веревки и, конечно, ничего не понимаю. Прошу повторить. Ага, предлагают вернуться. Даю сигнал согласия, нахожу лестницу и начинаю подъём.

Идти вверх труднее. Особенно тяжело выходить. Ноги наливаются свинцом и как будто прилипают к воде. Хватаюсь за какую-то толстую палку и стягиваю шлем. Вижу смеющееся лицо Осипчука – это его рука.

– Ну как? – спрашивает Смолин.

– Очень хорошо, – отвечаю я весело. – Только кислорода, наверное, много растратил.

– Да нет, – гудит Осипчук. – По первому спуску вполне. Другой раз новичок так волнуется, что за десять минут транжирит баллон. А вы ничего, спокойненько.

После меня спускается Гена. Потом, тряхнув стариной, сам Смолин.

– Значит, приносите свой, – говорит на прощание Осипчук. – А насчёт удостоверения не сомневайтесь, выправим.

Легко дышать на земле.

И ВДРУГ…

Данил Данилович ни о чём не спрашивает. Он всё понимает, старый инженерный волк. Смолин сначала спорит. Он убеждён, что для первого испытания наша конструкция вполне годится. Тем более, Осипчук предложил…

Именно поэтому мы твёрдо стоим на своём. В нашем кругу (работники Отдела – это уже наш круг) мы можем испытывать хоть детскую ванночку. Но нести скафандр на посмешище… Нет, мы категорически против.

– Верно, – коротко говорит Д.Д.

Смолин разводит руками. Ладно, если все против, он не настаивает.

– Теперь держитесь, – предупреждает Д.Д. – Буду гонять по всем правилам.

Он, кажется, думал, что мы завтра же придем с новой конструкцией. Но мы видели своего противника и, честное слово, кое-чему научились. В наш язык прочно вошёл вопрос: «А если?..»

– Давай поставим здесь клапан, – говорю я. – Для гарантии.

– А если клапан откажет? – спрашивает Гена.

Клапан отменяется.

– По-моему, прибор для определения запаса перекиси не нужен, – думает он вслух. – Проще взять резерв – лишние пол-литра.

– А если скафандром будет пользоваться новичок? – напоминаю я. – Он за десять минут израсходует и запас, и резерв…

Гена что-то ворчит о сосунках, которым нечего соваться в водолазное дело. Однако спорить не о чем: прибор нужен.

Доводка. Самая тяжёлая, кропотливая и неблагодарная из всех работ. Бывает, что гениальная идея осенит тебя за пятнадцать минут, ну, скажем, за полчаса. Ты и все вокруг видят: совсем недавно идеи не было, а теперь есть. Очень эффектно. Взлёт мысли, озарение, поэзия.

Потом начинается проза. Расчет вызывает серьёзные сомнения в том, что идея действительно гениальна.

К тому же она никак не хочет укладываться в конструкцию. Почему-то, согласно справочникам, в распоряжении человечества нет нужных для неё материалов. А те, что есть, недостаточно прочны и много весят. Гениальную идею приходится сдать в архив до лучших времен…

Бывает, хотя и не часто, что идея проходит испытание. Однако самое худшее – доводка – ещё впереди. Доводка – борьба с мелочами. Никаких внешних эффектов. Бьёшься неделю, месяц, год, результатов не видно. Где-то добавилась узенькая скоба, где-то удалось уменьшить диаметр отверстия, изменить наклон с 60 градусов на 45.

– М-да, – говорят знакомые, с удивлением рассматривая два совершенно одинаковых чертежа (чертежи почти одинаковые, но никто, кроме авторов, этого не замечает). – Работали восемь месяцев? М-да, конечно… А как та идея? Жалко… Такая, знаете ли, поэтическая идея… Такая яркая…