В один из визитов Умнейший с некоторым удивлением в голосе сообщил, что Памфил, оказывается, выжил и идет на поправку. Раны водителя рубцуются хорошо, и, пусть красавцем ему отныне не бывать, на водительских навыках ранение вряд ли скажется. Уже придумана и одобрена специальная нашивка на набедреннике, даваемая за ранение в боевых условиях, и Памфилу объяснено, что он должен нашивкой гордиться. Впредь быть ему инструктором, если только Леон не захочет оставить лучшего на Просторе водителя при себе. Почему бы и нет?
Леон погасил приступ тихой ярости. Вот, даже Памфил! Не хватало еще, чтобы иссеченный едва ли не в лапшу водитель вернулся в строй раньше него, Леона!
Искусство ли знахарей способствовало выздоровлению, молодой ли организм сам справился с контузией, а только однажды Леон, поднявшись с продавленного ложа, растопырив руки, готовый чуть что хвататься за первую попавшуюся опору, почувствовал, что может ходить.
Голова почти не кружилась, и упала с глаз мутная пелена.
Опасливо, но уже шалея от нежданного счастья, он сделал первый робкий шаг, затем второй. Опершись рукой о корявую стену, попытался подпрыгнуть.
Резкое движение отдалось болью в черепе, но на этот раз Леон сумел переждать боль на ногах.
В дверь просунулся Батт и, пискнув, ушмыгнул обратно. Минуту спустя зашел Умнейший.
— Как самочувствие? — спросил он, прищурившись.
— Здоров! — Леон и не подумал скрыть счастливые нотки в голосе. Здоров! Здоров!
— Это ты так считаешь. Ладно, для первого выхода, вижу, годен. Только подожди немного. Сядь пока, а лучше ляг, если не хочешь прилюдно брякнуться в обморок.
Леон счастливо рассмеялся.
— Я не брякнусь!
— Лучше не рисковать. Уж поверь, точные отчеты о твоем здоровье я получал трижды в день. Отчеты, само собой, сугубо секретные. Между прочим, официально считается, что ты уже здоров и сидишь тут для того, чтобы в деталях обдумать стратегическую концепцию обороны… Можешь успокоиться, не один ты не знаешь, что это такое. Но на людей действует, поверь, безотказно…
Переваривалось это все-таки с трудом. Старик не давал рта раскрыть. От его слов голова начинала идти кругом не хуже, чем от контузии. Леон и вправду счел за благо присесть.
Пока ждали неизвестно чего, Умнейший распорядился принести лохань с водой, а Леону посоветовал умыться и обрезать ногти. Над прической помудрил сам, пытаясь при помощи скудных средств сотворить нечто возвышенно-мужественное, и в конце концов остался доволен.
Леон погляделся в лохань. Хм. Могло быть хуже.
— На-ка вот.
Леон повертел странную железяку так и эдак, пока она не легла в руку как влитая.
— Револьвер, — пояснил Умнейший. — Выбрали специально из соображений простоты изготовления и сделали несколько штук. Личное оружие командного состава — для самообороны и авторитета. Пользуйся.
— Спасибо… А патроны?
— Он заряжен.
Солнечный зайчик, пробравшийся в комнату сквозь щель в ставнях, успел переползти с одной стены на другую, прежде чем Умнейший сказал, что пора. Несмотря на протесты Леона, старик вел его под руку, вел плавно и как-то торжественно.
Солнце ударило в глаза, а гул толпы — в уши. Деревенская площадь была забита народом до отказа. Стоящие в задних рядах тянули шеи. Многие сидели на крышах домов, карабкались на деревья.
Леон чуть не споткнулся.
— Так это для того, чтобы они собрались, ты меня держал? — проскрежетал он на ухо Умнейшему.
— А ты намеревался лишить их радости увидеть вождя? — шепнул Умнейший. — Я специально отпустил с работы дневную смену. Не стой столбом, сейчас не тот случай. Лучше поприветствуй их, народу будет приятно.
Леон вяло махнул рукой. В толпе раздались крики ликования.
— Мало, — буркнул Умнейший. Леон помахал еще раз.
— Я снова с вами, — подсказал на ухо Умнейший.
— Я снова с вами! — крикнул Леон. От восторженного рева толпы заныло в голове. Краем глаза Леон заметил, что Элий, Сминфей, Фаон и Батт, вынырнув неизвестно откуда, заняли места справа и слева от него и Умнейшего, но чуть позади. Умнейший не возразил, и Леон решил, что сейчас не время заставлять мальчишек заняться делом. А где же Тирсис?
Громкое тарахтенье перекрыло шум, и толпа, спрессовавшая сама себя так, что, казалось, вот-вот люди передавят друг друга, качнулась и каким-то чудом раздалась на две стороны. Мелкая деревенская собачонка, попавшая под ноги толпе, не успела толком и взвизгнуть. Через площадь, отчаянно стреляя мотором, двигалось механическое чудище — открытая выше пояса со всех сторон и, пожалуй, не бронированная колымага, но с «льюисом» на низкой треноге. За рулем колымаги сидел сияющий Тирсис.
Поравнявшись с Леоном, колымага чихнула клубом дыма, подпрыгнула и остановилась. Элий, Сминфей, Фаон и Батт, деликатно работая локтями, проделали в толпе коридор. Тирсис распахнул дверцу и выпрямился во фрунт — рот до ушей.