Властелин рек

Издали Кучум увидел, как одно из остяцких племен принялось молиться — раскачиваясь на местах, будто в полудреме, они бормотали что-то несвязное, а после они закололи белого ягненка и измазались его кровью. Стиснув зубы, Кучум отвернулся — ему как ревностному мусульманину было мерзко наблюдать обряды язычников. Едва став ханом, он начал усердно насаждать на своих землях ислам, но бороться с идолами и погрязшими в дремучей древности племенами, молившимся деревьям и камням, было сложнее, чем с Едигером и его соратниками, и Кучуму порой приходилось проливать кровь, много крови. Но теперь, когда близился час битвы, хан не посмел никому навязывать свою веру. Победа сейчас была важнее всего…

Огромное войско Кучума заполонило собой весь берег Иртыша. Таким и увидел его подплывающий к Искеру отряд Ермака. Струги, как по команде, встали, и казаки, выпучив глаза, ошеломленно глядели на густо усеянное людьми прибрежье. Ермак, закусив губу и размахивая руками, приказал разворачиваться. Струги, так никем и не замеченные, двинулись обратно. Архип оглянулся — одни казаки мрачно молчали, работая веслами или складывая на дно струга оружие, у других случилось помешательство — взрослые мужчины тряслись и, плача, грызли свои кулаки. Более всех, конечно, оробели толмачи и строгановские служилые. Даже Матвей Мещеряк, всегда лихой и улыбчивый, замолк, думая о чем-то своем.

Ермак остановил свою флотилию в нескольких верстах от Искера — близилась ночь, и надобно было разбить лагерь. Вскоре густая тьма опустилась на казачий стан.

Тускло горят костры, струги причалены к берегу. Ночной лес, обступивший стан со всех сторон, наполнился мрачными, ни на что не похожими звуками — словно кто-то тоскливо выл и хохотал в глубине тайги.

— То злые духи, убереги нас Господь, — молвил один из дозорных.

— Замолкни, и так боязно. Дальше вытянутой руки не видать ничего, — ответил другой.

А за их спинами собрался круг. Впервые никто не спорит, не кричит, никто не выходит вперед — все ждут слова атамана. Ермак стоит перед толпой, сложив руки за спину, молча обводит свое воинство глазами. Позади него топчутся Богдан Брязга и Иван Кольцо. Ермак первым прерывает молчание:

— Говорите же.

— Батюшка-атаман, — выйдя вперед, молвил один из казаков, пожилых и уважаемых, — сам видал ты, какая несметная сила татарская ждет нас на том берегу. Оробели мы. Перебьют 260 ведь нас всех, царь Кучум и глазом моргнуть не успеет! Сгинем мы здесь, как собаки, без молитвы, без креста…

Некоторые голоса загудели, поддерживая старика. Ермак по-прежнему молчал. Было видно, с каким трудом давалось ему тогда самообладание, но ничто не выдавало в нем смятения и страха.

Архип тоже стоял в этой толпе, угрюмый, задумчивый, уже проклиная себя за то, что согласился отправиться в этот губительный поход. Стоило ли ради всего этого оставлять Аннушку и внуков? Не мог же он вот так просто погибнуть в чужой, дикой земле, на краю мира…

— Так чего вы хотите? — вопросил наконец Ермак. Смутившись, толпа замолкла, пока чей-то голос не взмолился негромко:

— Уведи нас, атаман…

И тут, осмелев, голоса подхватили:

— Верно! Уведи! Не губи!

— Не дай помереть тут, Ермак Тимофеевич!

— Довольно награбили, не с пустыми мошнами уйдем!

— В степи перезимуем! Оголодаем без хлеба, но жить будем!

Брязга растерянно поглядел на Ивана Кольцо. Тот, скрестив на груди руки, недовольно, с презрением глядел в толпу. Молчал и Ермак, ждал, когда все замолкнут. Только Брязга, стоя позади него, заметил, как сжался добела кулак за спиной атамана. Видать, что-то разглядели мужики в его взоре, постепенно стихли их возгласы.

— Куда вы хотите вернуться? — вопросил Ермак в воцарившейся тишине, обводя глазами укрытую тьмой толпу. — К купцам Аникеевым? Может, к самому государю? Токмо плаха ждет вас там, на обратном пути! Но вы и ее не увидите! Обратного пути нет!

Толпа молчала. Ермак, унимая гнев, начал ходить из стороны в сторону, словно мечущийся на одном месте тигр.

— Каждое утро реки у берегов покрываются льдом. Скоро ударят морозы, и реки встанут. Мы не сможем передвигаться на стругах и пойдем пешим, волоча за собой оружие и припасы. Продовольствия хватит нам на полпути. Холод убьет нас прежде, чем мы минуем Уральский камень, который наверняка уже заметен снегом. Посему говорю — путь у нас один, там, где ждет нас войско сибирского хана! — он указал дланью в сторону, откуда они приплыли сегодня, в страшную, непроглядную тьму. — И мы либо с Божьей помощью принимаем бой, либо уходим с позором и гибнем бесславно! Отриньте страх, с нами Бог и Его святое воинство!

Казаки понимали, что атаман прав, но в ответ ему не звучало радостного ликования. Царило молчание смиренных, полных тревоги людей.

— Я разглядел, что татары соорудили засеку, хотят, видно, за ней спрятаться от наших пуль, — сказал вдруг, выступая вперед, Иван Кольцо. — Надобно выманить их оттуда и перебить в сражении.

Он с каким-то вызовом, с легкой усмешкой смотрел в глаза Ермаку, и тот, не отводя от него взгляда, кивнул:

— Так мы и поступим.

Затем он обернулся к толпе и сказал уже своим ратникам: