Властелин Сонхи

Когда Хеледика выследила и заманила в укромное место королевского амулетчика, ростом и сложением похожего на Кема, Шнырь обрадовался: будет ему нынче еще одна жертва… Ага, понапрасну ложку с плошкой приготовил.

Кемурт поглядел на парня, потом воткнул себе в бок волшебную булавку и стал его точной копией, различишь только по одежке. Переоделся в чужое – и нипочем не угадать, кто из них подменыш. Знатный артефакт, таких раз, два и обчелся, Кем получил эту булавку от господина Тейзурга.

– А с ним что делать? – голос у вора-амулетчика тоже изменился, стал низким, сипловатым.

– Придется его убить. Это один из тех, которые ходили с Шаклемонгом. Кем, ты сейчас лучше иди. Ты взломщик, а не убийца, а мне уже приходилось… Я позабочусь о том, чтобы тело не нашли. Главное, во дворце будь осторожен, я проберусь туда позже и найду тебя.

Раздетый до исподнего зачарованный пленник вяло шевельнулся, дернул кадыком, будто почувствовал, что его дорожка завернула к серым пределам.

Мгновение Кем глядел на Хеледику, потом тихо сказал: «Спасибо тебе. Тоже будь осторожна», – и они обнялись. Не как любовники – скорее, как друзья-солдаты перед боем, хотя любовниками они тоже побывали, Шнырь подсматривал.

Вор-амулетчик ушел, стараясь подражать походке своего двойника, а девушка повернулась к пленнику. На улице стемнело, бедно обставленная комната была погружена в полумрак – ее освещал золотистый шарик, сотворенный ведьмой. Окна занавешены рваными простынями, которые Хеледика с Кемуртом нашли в сундуке.

Чворк рассказал Шнырю, что хозяева дома сбежали к родне в деревню, после того как их старшего сына забили насмерть люди Шаклемонга: за то, что «глаза мерзопакостно подведены, как у Тейзурга, а это невинным отрокам дурной пример». На самом-то деле хозяйский сын не подводил глаза, а по велению лекаря смазывал коричневой мазью воспаленные веки, но шаклемонговцы разбираться не стали. У отца с матерью осталось двое младших, и семейство подалось прочь из города, пока с ними тоже чего не случилось.

На простынях шевелилась тень песчаной ведьмы, а ее смертоносные чары напоминали змею, изготовившуюся ужалить.

– Эй, – гнупи дернул ее за юбку. – Ты чего, хочешь просто так его убить? Тут ведь еще и Шнырь есть!

– Ну и что?

– Принеси его мне в жертву, тогда у меня сил прибавится, и я стану лучше прежнего тебе помогать!

– Нет, – отрезала Хеледика. – Никаких жертвоприношений.

– Почему? Ты, что ли, не умеешь? Так я тебя научу, какие слова сказать, а ножик не обязательно должен быть ритуальный, хотя ритуальный лучше, господин его с собой носил – вдруг понадобится, но ежели у тебя нету, любой сойдет.

– В жертвоприношениях нет ничего хорошего, и я этого делать не буду. Однажды меня тоже чуть не принесли в жертву, я сбежала. Любую проблему можно решить другим способом, без жертвоприношений. А если кажется, что нельзя, надо пораскинуть мозгами и все равно найти другой способ.

– Так ведь тут большая разница, если тебя хотят принести в жертву – надо уносить ноги, а если ты кого-то в жертву приносишь – это, наоборот, полезное дело! – попытался растолковать непонятливой ведьме помощник.

Но девушка не стала его слушать и прикончила королевского амулетчика без всякой пользы, а когда обиженный гнупи заканючил, так глянула своими мерцающими глазами, что он поспешил убраться из человеческой комнаты на изнанку.

Шнырь сидел, нахохлившись, возле стенки, на которой росли негодные закопченные кастрюли, и жаловался чворку:

– Вот бывают же злые люди, которые ни себе, ни другим… Не просто пожадничают что-нибудь тебе отдать, потому что самим нужно, а изведут понапрасну, чтоб никому не досталось, да еще осерчают, ежели попросишь поделиться… С такими никогда не водись, надо водиться только с добрыми!

Пузатый человечек-улитка кивал, соглашаясь, но потом встрепенулся и двинулся к лазу, который вел на человеческую территорию.

Ведьма уволокла труп в подпол, на полу осталась пуговица, а чворки охочи до мелких вещиц, оброненных людьми. Они их глотают и потом живут впечатлениями, которые связаны с этими трофеями – но для того, чтобы понять, как это важно, надо быть чворком, а не гнупи.

Одну кружку Кемурт выпил, вторую вылил себе на грудь, чтобы наповал разило пивом. Высохнет в самый раз к тому времени, как он доберется до дворца.

Это будет пострашнее, чем в замке Конгат, где он зимой тоже кое-что украл по заданию Эдмара. В Конгате были люди, а здесь еще и древняя вурвана. Из Конгата его вытащил Хантре, а сейчас рассчитывай только на себя.

На улице Соломенной Невесты его окликнули:

– Тирсойм!.. Эй, Тирсойм, ты чего, оглох?!

Тирсоймом звали амулетчика, личину которого он присвоил. У ларвезийцев встречаются имена – язык сломаешь, всегда запинался на этих «Понсоймах», «Тирсоймах», «Ривсоймах». Но сейчас он «пьяный», и язык у него заплетается естественным образом, это позволяет маскировать овдейский акцент.

Хотелось рвануть в ближайший переулок, но он заставил себя остаться на месте. Ухватился за фонарный столб: на взгляд со стороны – чтобы не упасть, на самом деле – чтобы не побежать.