Властелин замка

— Мадемуазель Лоусон, — сказал он мягко, — мне будет крайне неприятно, если вы откажетесь принять это платье. Ваше было испорчено моей дочерью, и я желаю возместить потерю. Будьте так любезны, примите его.

— Что ж, если вы расцениваете это так…

Его рука соскользнула с моего плеча, но он все еще стоял совсем близко. Я чувствовала себя неловко, но сердце мое переполняло невыразимое счастье.

— Значит, вы примете этот скромный дар. Вы очень великодушны, мадемуазель Лоусон.

— Это вы великодушны. Не было необходимости…

— Я повторяю, это было абсолютно необходимо.

— …Возмещать его таким экстравагантным путем.

Он вдруг рассмеялся. — Я никогда не слышала, чтобы он раньше смеялся так: в его смехе не было ни горечи, ни насмешки.

— Я надеюсь, — сказал он, — что когда-нибудь я буду иметь счастье увидеть это платье на вас.

— У меня очень мало возможностей носить такую роскошную вещь.

— Но раз это платье — как вы выразились — столь экстравагантно, видимо, придется создать такую возможность.

— Не понимаю, каким образом, — ответила я; чем больше я пыталась скрыть обуявшие меня чувства, тем холоднее звучал мой голос. — Я могу лишь сказать, что необходимости в этом не было, но все же это очень любезно с вашей стороны. Я принимаю платье и благодарю вас за щедрость.

Я направилась к двери, но он опередил меня и открыл ее, склонив голову так, что я не могла видеть выражение его лица.

Когда я поднималась в свою комнату, противоречивые чувства захлестывали меня. Будь я мудрее, мне бы следовало в них разобраться, но мудрости-то мне и не хватало.

Мой интерес к графу и жизни замка придал моей жизни такую остроту, что каждое утро я просыпалась в состоянии ожидания, я говорила себе, что именно в этот день я смогу узнать что-то новое, могу лучше понять его, и может быть, найти ключ к разгадке тайны, которая столь занимала меня — убийца ли он или жертва клеветы?

Потом он вдруг, без предупреждения, уехал в Париж, и мне сказали, что граф вернется как раз к Рождеству, когда в замке ожидаются гости. Я подумала, что буду находиться в гуще событий, глядя на них со стороны.

Я с энтузиазмом принялась за новые обязанности, и с радостью обнаружила, что Женевьева никоим образом не сопротивляется мне, а в самом деле стремится изучать английский язык. Мысль о том, что ее отошлют в школу, пугала ее, но до этого было слишком далеко, чтобы воспринимать ее как реальную угрозу. Она расспрашивала меня об Англии во время наших поездок, и мы даже находили удовольствие в беседах на английском языке. Она брала уроки у кюре, и хотя кроме нее никто с ним не занимался, она часто встречалась с детьми Бастидов по дороге к дому священника. Я считала, что общение с другими детьми пойдет ей на пользу.

Однажды, когда я работала в галерее, туда пожаловал Филипп. В отсутствие графа у него даже появилась другая осанка. Сейчас он походил на бледную тень своего кузена, но привыкнув к мужественному облику графа, я вновь поразилась слабости — почти женственности — Филиппа.

Он спросил, как продвигается работа, одарив меня обаятельной улыбкой. Казалось, он излучал доброжелательность.

— Вы воистину настоящий мастер, — прокомментировал он мою работу.

— Здесь требуется не только умение, но и любовь к этому занятию.

— И, конечно, профессионализм.

Он стоял перед картиной, которую я уже отреставрировала.

— Такое чувство, что протяни руку и дотронешься до этих изумрудов, — сказал он.

— Это заслуга художника, а не реставратора.

Он продолжал задумчиво смотреть на картину, и я вновь ощутила его глубокую любовь к замку и всему, что с ним связано. Я бы тоже так чувствовала, будь я членом этой семьи.

Филипп внезапно обернулся и перехватил мой взгляд. Вид у него при этом был слегка озадаченный, будто он решал, высказать ли то, что у него на уме. Затем он быстро произнес:

— Мадемуазель Лоусон, вы счастливы здесь?

— Счастлива? Мне очень нравится работа.

— О, да, работа. Я знаю, как вы к ней относитесь. Я думал о… — он сделал движение рукой — об атмосфере здесь… в семье.

Я удивилась, а он продолжал:

— Тот неприятный случай с платьем.

— Я уже и думать забыла об этом.

Отразилось ли на моем лице удовольствие при мысли о зеленом платье?

— В такой семье… — он замолчал, не решаясь продолжить. — Если вам здесь кажется невыносимо… если вы хотите уехать…

— Уехать!

— Я имею ввиду, если вам трудно. Мой кузен, видите ли… э-э… — он не договорил то, что собирался сказать, но я знала, что он думал о том же, что и я — о зеленом бархатном платье, подаренном мне графом. Он усмотрел в этом какое-то значение, но обсуждать это было опасно. Однако, как он боялся своего кузена! Он широко улыбнулся:

— Мой друг владеет богатой коллекцией картин, и некоторые из них нуждаются в реставрации. Вам бы нашлось там немало работы, я уверен.

— Но я еще не скоро закончу реставрацию ваших картин.

— Мой друг, господин де ла Монелль, хочет, чтобы его картины реставрировали незамедлительно. Я подумал, если вам не нравится здесь… или вы хотите уехать…

— У меня нет желания оставлять эту работу.

Он вновь очаровательно улыбнулся.