Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана (Авторы жизнеописаний Августов)

Виктория

XXXI. (1) Не столь достойным делом было бы описать также жизнь Витрувии или Виктории,[1133] если бы нравы и жизнь Галлиена не были причиною того, что даже женщины стали считаться достойными памяти. (2) Когда Виктория увидела, что ее сын и внук убиты воинами, что умерщвлены Постум, затем Лоллиан, а также Марий, которого сами воины нарекли государем, она убедила Тетрика, о котором сказано выше, взять на себя императорскую власть, – она всегда осмеливалась на чисто мужские дела. Кроме того, она носила особый титул, называя себя матерью лагерей.[1134] (3) Были начеканены ее медные, золотые и серебряные деньги, монеты такой формы еще и теперь сохранились у треверов. (4) Жила она не очень долго: в правление Тетрика, она, по словам многих, была убита, или, как утверждают другие, умерла в силу неизбежного рока.[1135] (5) Вот что мне казались нужным сказать о тридцати тиранах. Всех их я собрал в один том, для того чтобы подробный рассказ о каждом из них не породил ненужную и невыносимую для читателя скуку. (6) Теперь я перехожу к государю Клавдию. Мне кажется, о нем мне следует выпустить особый, хотя и небольшой, том ввиду важности его жизни и добавить жизнеописание его брата, человека исключительного,[1136] так, чтобы об этой столь безупречной и столь знатной фамилии было, по крайней мере, рассказано кое-что. (7) Я умышленно поместил здесь рассказ о женщинах в насмешку над Галлиеном – ведь ничего более чудовищного, чем он, Римскому государству испытывать не приходилось. Теперь я намерен добавить еще двоих тиранов, как бы сверх имеющегося числа, так как они принадлежали другому времени, один из них был во время Максимина,[1137] другой – Клавдия,[1138] чтобы в этом томе заключались жизнеописания тридцати тиранов. (8) Прошу тебя, который получил уже законченную книжку, не посетуй и благосклонно прибавь к твоему тому этих двоих, которых я решил было присоединить после Клавдия и Аврелиана к тем, которые были между Тацитом и Диоклетианом, подобно тому как я поступил в этом томе с Валентом прежним. (9) Но мою ошибку исправило твое точное знание и память об исторических событиях. (10) Я чувствую признательность за то, что твоя мудрость милостиво дополнила число и оправдала заглавие моей книги. Никто в храме Мира[1139] не скажет, что я поместил в число тиранов также и женщин, то есть тиранок или тиранид, как они со смехом и шутками обычно выражаются, говоря обо мне. (11) Перед ними точное число, заимствованное из тайников истории и включенное в мое произведение. (12) Ведь Тит и Цензорин… из которых один, как я сказал, был при Максимине, другой – при Клавдии; оба они были умерщвлены теми же воинами, которые облекли их в порфиру.

Тит

XXXII. (1) Как указывает Дексипп,[1140] о чем не умалчивает и Геродиан,[1141] а также все писавшие об этом для сведения потомков,[1142] – Тит, трибун мавров,[1143] которому Максимин дал отставку, боясь, как они говорят, насильственной смерти, а согласно утверждению многих, против своей воли под давлением со стороны воинов, принял императорское звание и спустя немного дней после кары за отпадение, подготовленное консуляром Магном, был умерщвлен своими же воинами.[1144] Императором он был, как говорят, шесть месяцев. (2) Он принадлежит к числу тех, кто за свою домашнюю и общественную жизнь больше всех заслуживает похвалы с государственной точки зрения, но как император он не имел счастья. (3) Другие говорят, что его сделали государем армянские стрелки, которых Максимин ненавидел и оскорблял как приверженцев Александра.[1145] (4) И не удивительно, что существует такое разнообразие мнений о человеке, самое имя которого едва известно. (5) Женой его была Кальпурния,[1146] безупречная и почтенная женщина из рода Цезонинов, то есть Пизонов,[1147] которую наши предки почитали в числе самых святых женщин, как единомужнюю жрицу; статую ее, золоченую, с мраморными конечностями,[1148] мы еще видели в храме Венеры. (6) Говорят, она владела жемчужинами, принадлежавшими Клеопатре,[1149] владела серебряным, упоминаемым у многих поэтов, подносом, весом в сто фунтов, на котором была изображена история ее предков. (7) По-видимому, я зашел дальше, чем того требовало дело. Но что поделаешь? Знание, поддержанное природной склонностью, становится многословным. (8) Поэтому я перейду к Цензорину, человеку знатного рода, который, как говорят, не столько на благо государства, сколько к несчастью для него, был императором в течение семи дней.

Цензорин[1150]