Властитель

На солнце сияли начищенные до блеска железо и медь доспехов. Великое множество существ, мирно живших доселе, добровольно готовилось умереть. Во имя чего?!

Прочь праздные мысли. Полк Ставра издали кажется маленьким. Наш растянутый в изгибе клин тоже, вероятно, издали не страшен. Во всяком случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и только тогда небольшое острие на ходу выпячивается к нам.

Пора, пора! Играть так играть нам на этой широкой равнине; скакать против ветра, тягаясь в силе, в умении с вpaгом-абром, попавшим в сети ловких ловцов душ и теперь обряженным в тяжелые латы, А может, в этом суть и правда? Что я помню? Последний год каторги на Уране? Дружбу товарища, в смерти покинувшего меня? Сколько будет еще полных и пустых лет!.. Потом старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица, сотрутся имена, смешной станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав – никогда не забудешь единой силы войска, спешащего к схватке!

По сигналу труб и рогов разом остановились наши летящие клинья. Абры-враги так спешат, что все больше и больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.

Остановившись, воины наших полков взялись за луки. Люди, одинаково обученные, били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с детства не расставались с луком. Стрелять умели. Да и трудно было не попасть в такую громадную массу живых тел.

Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти сотня тысяч стрел. И еще. И еще…

Абры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, об которые, ударившись, придешь в себя, дай Бог, а стрелы с жестким железом, с пером дикого гуся на конце. Не в лес вломились абры, перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.

Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.

Я выбрался из строя и сумел проскакать несколько десятков метров в сторону, чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.

За мной, как приклеенные лучшим клеем – из почитания и преданности, – скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая мне наблюдать, они стали у меня за спиной.

Наш полк абров, выпустив стрел сколько кто успел, быстро потек к дружине воеводы Ставра.

Битые с двух сторон враги, вольно или невольно, брали либо правый, либо левый повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не сражаться, а просто уйти, убежать через пустое пространство вперед. В тесноте лорки, не видя, спотыкались" об убитых и падали, калеча всадников и ломая себе кости.

Оба полка – объединенный людей и абров-союзников, а другой – арланов – с двух сторон преследовали уже смешавшихся, захлебнувшихся в бесцельности смертельного бегства абров.

Еще расстреливали рассыпавшихся врагов, еще гонялись за убегавшими. Их было еще так много, что возникала угроза спутать с нашими абрами-союзниками.

Рог Ставра дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать абров сгоняли в общую, еще гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, абры поумнее бросали оружие, волна сдачи прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.

Свои абры громко приказывали спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.

Потом приказывали снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра. Остыв, солнце свалилось за горы. В сумраке раненые кричали, как всегда кричат на полях битвы, от боли и от отчаяния.

34 ПЕРВЫЙ КНЕХТ

Едва поднялось солнце, Ставр приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен абров-гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным неопасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее: к полудню порядок был наведен.

Утром я решил посмотреть пленных абров. Передо мной шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Раненые перевязывались обрывками рубах. Другие бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза стрелой или мечом. Я подумал, что за несколько недель успел привыкнуть и к этим желтым глазам с вертикальным зрачком и даже могу уже видеть в них мысль. И к зеленым мордам привык, как и к чешуе.

За мной неотступно следовала охранная сотня орланов. К этому я тоже привык, надо признать…

Среди абров было много полуголых. Рубцы от ударов железа, непросекшего доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.

Впервые получив власть, абры, не успев сжиться с ней, воспылали воинственностью; внезапно разбуженные и сразу брошенные на край существования между смертью и рабством, абры сделались слабее, пугливее детей.