Властитель душ

Она стала еще бледнее. И медленно скрестила руки. Он вдруг подумал, что дорого бы дал за то, чтобы снять с ее рук черные перчатки, которые скрывали ее пальцы. Как хороши ее руки! Носит ли она по-прежнему бриллиант, который тогда его завораживал?..

— Думаю, вам известно, что я знакома с Даниэлем? Он часто приходит ко мне. Мы с ним добрые друзья. Он ведь говорил вам?

Дарио кивнул:

— Сын сказал, что вы познакомились год назад. И больше никогда не говорил о вас. Даниэль… не слишком откровенен со мной…

— Однако я пришла по его просьбе.

— Я не понимаю…

— Взгляните на меня.

Он поднял на нее красивые глаза с длинными женственными ресницами, столь неподходящими для его сухого злого восточного лица.

— Я пришла от имени Даниэля, ради моего бывшего мужа. Даниэль просил меня узнать, справедливы ли те слухи, что ходят о насильственном лишении свободы Филиппа. Я виделась с Ангелом Мартинелли. Я получила от него письмо. Дарио, если вы не хотите скандала, боитесь суда, оставьте Филиппа в покое. Я добьюсь от него молчания.

У Дарио слова застревали в горле, но он заговорил:

— Оставьте Вардеса там, где он есть. Для суда вы вооружились письмом старого пьяницы и его болтовней? Я его не боюсь.

— Против вас выступят французские врачи. Вы знаете, что вас обвиняют в шарлатанстве. Против вас будут психиатры Венской школы, они обвинят вас в плагиате и дискредитации их теорий. Против вас будут свидетельствовать долги и ваш образ жизни.

— Могу себе представить. Но за меня деньги Элинор, круговая порука, связи во влиятельных авторитетных кругах. Поверьте, дорогая Сильви, это гораздо весомее.

— Дарио, скандал вас погубит.

— Пусть! Я начал игру и проиграл, ничего страшного.

— Я подам жалобу, как только выйду отсюда, если вы не пообещаете выпустить Вардеса, — твердо сказала она.

— Вы грозите огнем утопающему. Как только Вардес окажется на свободе, жалобу подаст он.

— Нет, он не подаст. Я за это ручаюсь. Судебные заседания, экспертизы, месяцы ожидания, двусмысленные издевательские статьи пугают его куда больше, чем вас. Оказавшись на свободе, вернув себе возможность располагать своим состоянием, он покинет Францию и окончит свои дни за границей. Я уверена в этом. Вы больше никогда о нем не услышите.

— Что вам Вардес? Он вам изменял, он вас бросил. Он слаб, испорчен, зол. Если он не сумасшедший, то по меньшей мере двадцать лет живет на грани безумия. Что хорошего он может сделать? Кому помочь? Вспомните ту ночь в «Каравелле», больную Клод, ваше одиночество… Почему? Во имя чего, во имя какой любви вы его прощаете? Он принуждал вас делить с ним его грязную жизнь, — прибавил Дарио, понизив голос. — Думаю, он бывал с вами груб точно так же, как с жалкими созданиями, которых подбирал на тротуаре. Он никогда не бил вас?

— Бил, и часто, — спокойно согласилась она, побледнев еще больше, и лицо у нее сразу постарело и осунулось.

— Вардес — больной! Ненормальный!

— Нет, это не так. Диагноз и характер — разные вещи, вся суть в этой разнице. Вардеса нужно лечить, но не так. Нельзя изгнать его из общества только потому, что он мешает женщине, которая жила с ним, а заодно и вам. Это слишком уж просто.

— Вы меня восхищаете, — сказал он насмешливо. — Вами руководит нравственный закон, запечатленный в вашем сердце. В моем сердце закона нет. Зато я смотрю в глаза реальности. И что я вижу? Этот человек причинил вам все зло, какое только мог, и на свободе будет диким зверем. Ваша дочь носит его имя, и суд запятнает ее отвратительной фязью, потому что вся интимная жизнь Вардеса будет вытащена наружу. Меня, который всегда был и остается вашим преданным верным другом, ваши откровения погубят. Заслуживает жалости и мой сын, чистый, невинный мальчик. Воистину можно позавидовать, что вы так точно знаете, где благо и где правда!

— Со мной всегда свет, он не лжет, — кротко ответила она.

— Вы имеете в виду Господа Бога? Я знаю, что вы религиозны. Я чуть не забыл, что имею дело с детьми света. Их чувства благородны, их души прекрасны. Я вышел из тьмы, я плоть от плоти земных недр. Мне нет дела до небес. Мне нужны земные блага. Другого я не прошу.

— Оставьте в покое Филиппа, — повторила она. — Вы очистите совесть от преступления. Облегчите груз грехов насколько это возможно. Сделайте это из любви к Даниэлю!

— Даниэль, — Дарио пожал плечами, — бедное невинное дитя… Хотел бы я посмотреть на него лет через пять или шесть, когда он после моей смерти получит одни долги! Он будет жалеть о состоянии, которое мог бы получить, и о том, что я вас послушался!

— Бедный Дарио, — возразила Сильви, — не судите о нем по себе. Даниэль заботится в первую очередь не о земных благах.

Дарио ответил с горечью:

— Если бы я всегда был благополучен, как он, думаю, у нас было бы больше общего…

— Во имя любви, которую вы питали ко мне, умоляю вас…

Дарио долго молчал.

— В первый раз вы воспользовались женским оружием… Любви, которую я питал к вам… Вы, казалось, ее не замечали. Почему столько лет спустя вы заговорили о ней?

— Потому что теперь, — ответила она тихо, — это безопасно.