Властитель мира

Терпеливо дожидаясь Танкреда, я устроился на краю нависавшей над Центральной аллеей палубы L, облокотясь на идущий вдоль нее стеклянный парапет. Рассеянно разглядывая бесчисленных прохожих, суетящихся сорока метрами ниже, я вдруг поймал себя на мысли, что мог бы перегнуться еще немного, нырнуть в пустоту, а потом оттолкнуться и устремиться вперед, но тотчас напомнил себе, что я не в Инфокосме. Перемещения в искусственном мире Нод-2 были настолько эффективны, настолько естественны, что я часто сожалел о невозможности применить их в реальности.

Краем глаза я заметил, что ко мне кто-то приближается. Появился Танкред. Я выпрямился, чтобы поприветствовать его, и с улыбкой протянул руку:

– Здравствуй, Танкред.

Даже если в тот момент мне и в голову не могло прийти, чем обернется эта встреча, я сразу понял, что дело неладно, потому что он не стал пожимать мне руку и холодно ответил:

– Ты хотел меня видеть?

Удивленный – и задетый – его поведением, я опустил по-дурацки повисшую в воздухе руку и заговорил, сделав вид, что не заметил скрытой враждебности его тона:

– Да, я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал вчера вечером, когда вмешался и помог двум бесшипникам.

– Я бы сделал то же самое для любого другого, – резко ответил он.

– Верю, но я их хорошо знаю; и если бы ты им не помог, вполне вероятно, сейчас они были бы мертвы. Кому есть дело до двух нулевиков, которых поздно вечером прикончили под служебной лестницей!

Беспокойный взгляд, которым смотрел на меня Танкред с самого своего прихода, вдруг стал совсем мрачным.

– Это навлекло на меня серьезные неприятности…

– Да, мне сообщили, – ответил я, стараясь не выдать своего волнения: я чувствовал в голосе друга жуткое напряжение. – Поэтому я и хотел выразить всю нашу благодарность, ты стал для этих людей героем…

Похоже, Танкред уже давно сдерживался, но тут взорвался:

– Обойдусь я без твоей благодарности, как и всех насильно мобилизованных! Я вовсе не желаю быть для них героем, как, впрочем, не желаю больше с тобой общаться!

Если кое-кто из прохожих и бросил на нас удивленный взгляд, мне было плевать. Удар, нанесенный мне Танкредом, был столь же жестоким, сколь и неожиданным. Ярость, сквозящая в его словах, ошеломила меня и сбила с толку. Что могло случиться, чтобы этот человек, которого я за последние месяцы научился ценить, одной-единственной фразой без колебаний вычеркнул меня из своей жизни?

– Но… почему ты так говоришь? – залепетал я. – Что случилось?

Танкред, очевидно, осознал, что его колбасит, потому что развернулся к Центральной аллее и ухватился за парапет, как вцепляются в борт судна, раскачиваемого бушующим морем.

– Думаю, в последние годы я сбился с пути и наделал много ошибок. Теперь я должен постараться их исправить.

– И для начала прекратить общаться с бесшипниками? Якшаться с насильно мобилизованными было одной из ошибок, о которых ты говоришь? А куда делись твои идеалы, Танкред, твой независимый дух?

– Мои идеалы, мой независимый дух?! – рявкнул он. – Вместо того чтобы, как я надеялся, принести душевное спокойствие, все это только навредило мне и причинило зло. Все эти очень независимые штучки, которые я проделывал, в конечном счете имели одну цель: питать мою гордыню. Я только тем и занимался, что строил иллюзии на этот счет!

Я был буквально ошеломлен. Удивление было столь велико, что у меня зазвенело в ушах.

– Поверить не могу, что слышу от тебя такое! Как ты можешь от всего отступиться?

– Просто я прозрел!

При этих словах печаль, которую я испытывал от потери друга, превратилась в презрение к тем глупостям, которые он изрекал. Я сознательно выбрал самый язвительный тон и сказал:

– Главное, что я вижу: они таки заставили тебя прогнуться.

Всего несколько дней назад, услышав такое, Танкред Тарентский взорвался бы от ярости. Но на этот раз я заметил только легкое подергивание плеч.

– Я был не прав, слушая тебя, – сказал он. – С самого начала ты толкал меня к заблуждениям. У тебя извращенный ум, и, вместо того чтобы посвятить свое время служению нашему Господу, ты повсюду видишь зло.

Тут я усомнился в его психическом здоровье. Внезапно у меня мелькнула одна мысль. Танкред себя заставляет. Совершенно очевидно, что он едва верит в то, что говорит, но изо всех сил старается себя убедить. Я представления не имел, зачем он ломает эту комедию, да и мне было искренне начхать. Какие бы мотивы им ни двигали, его поведение по отношению ко мне было просто-напросто мерзким.

– Чушь собачья! – в свою очередь взорвался я. – Ты говоришь о прозрении, но я готов поклясться, что ты бредишь! Это ведь ты пришел ко мне, если помнишь! Их светлость впали в сомнения, их светлость искали ответы на экзистенциальные вопросы, их светлость желали свести знакомство с низшим звеном, с недочеловеками. А теперь ты говоришь со мной, как последний ханжа! Что они с тобой сотворили, чтобы довести до такого?