Властитель мира

Наличие такого грандиозного сооружения в самом сердце военного межзвездного корабля являло собой поразительное зрелище для тех, кто видел его впервые. Это было так красиво, так величественно, так значимо, что присутствие здесь Бога казалось почти осязаемым. Танкред и Льето онемели от удивления, а Энгельберт, шепча молитву, осенил себя крестным знамением.

Лишь одна деталь немного портила эту почти совершенную картину: верхняя часть собора, возвышавшаяся на Земле на высоту ста тридцати метров, на двадцать пять метров превосходила высоту купола квадранта один. Поэтому пришлось урезать знаменитый свод, созданный Микеланджело, убрав изначально венчавшую его башенку с крестом. На некоторых это производило неприятное впечатление, которым пришлось пренебречь, чтобы втиснуть весь ансамбль под корабельный купол, но ватиканские власти сочли, что символическая мощь этого памятника на борту перевешивает эстетические соображения.

Восхищение Танкреда и братьев не уменьшилось, когда они оказались внутри собора. Подавляющие размеры нефа – более ста восьмидесяти метров в длину – ничуть не умаляли гармонии единого целого, а создатели копии проявили особое внимание к деталям, воспроизведя все окружавшие на протяжении веков центральную часть оригинала скульптуры, вплоть до бронзового изображения святого Петра работы Арнольфо ди Камбио или же знаменитой Пьеты[29] самого Микеланджело.

Хотя Танкред не был знатоком классического искусства, он уже видел все эти произведения раньше, поэтому его внимание привлек главным образом балдахин Бернини, заключавший в себе папский алтарь. Возведенные на пересечении трансепта[30] четыре витые колонны, чьи верхушки возносились почти на тридцать метров, казалось, изменяли ракурсы и пропорции собора, заставляя все взгляды устремляться к центральной точке, откуда Урбан IX обращался к миру в особо важных случаях.

Привлеченный этим легендарным местом, Танкред с братьями Турнэ, следовавшими за ним по пятам, пробился вперед, чтобы оказаться поближе. И все трое приготовились к долгому ожиданию начала проповеди.

Шестьдесят тысяч мест – максимальная вместимость огромной церкви – были быстро заполнены, а вновь прибывшие собирались у гигантских экранов, которые транслировали вид алтаря. Что до бесшипников, им настоятельно рекомендовали довольствоваться общественными панелями Интрасвязи, которые имелись в коридорах корабля.

– Клянусь, тут весь цвет общества! – присвистнув, бросил Льето. – Видел своего дядю, Танкред?

– Нет еще.

На самом деле с самого своего прихода Танкред искал его глазами, но никак не мог различить в плотной толпе первых рядов. Он знал, что Боэмунд взошел на борт за день до него, но случая встретиться с ним еще не представилось. Впрочем, он не понимал, почему Боэмунд не призвал его к себе сразу по прибытии, и страдал от этого. С самых юных лет дядино внимание очень много значило для него. И сегодня, в его почти тридцать четыре года, это оставалось не менее важно.

Прежде, когда он был всего лишь юным аристократом, праздным подростком, не знающим никаких увлечений и редко покидавшим пределы нормандских семейных угодий, визиты дяди Боэмунда представляли для него яркие события, которых он ждал с нетерпением. Всякий раз, когда приезжал этот прославленный воин, его сопровождала вереница рассказов о приключениях и героических свершениях, окружая его присутствие возбуждающим ореолом мечтаний и чудес.

Оставаясь в имении, Боэмунд никогда не упускал возможности провести время с племянником, обучая его владению оружием или рассказывая о постоянно обновляющихся техниках боя. Время от времени он соглашался отправиться с ним в лес Кодильи, где юный Танкред построил себе целый мир таящихся монстров и легендарных схваток и несколько крепких хижин, и делал вид, что верит во все наивные истории, придуманные мальчиком.

Танкред взрослел, его физические возможности заметно возрастали, и он все лучше усваивал уроки боевых искусств, которые давал ему дядя. В шестнадцать лет он был ростом метр восемьдесят пять сантиметров и обладал исключительными физическими достоинствами. Заметив целеустремленность и хладнокровие молодого человека, Боэмунд сообщил родителям, что рекомендует его в датскую Королевскую военную школу.

Для родителей это стало тяжелым решением, особенно для матери. Школа в Ольборге была, конечно, наиболее престижным военным университетом во всем христианском мире, в ней мечтали учиться сыновья и дочери самых высокопоставленных аристократов, а также гарантией высокого положения ad vitam[31] в европейской военно-аристократической иерархии. Но в то же время обучение в ней неизбежно означало, что они снова увидят сына только через несколько лет – да и то лишь на время кратких увольнительных – и что в дальнейшем он будет постоянно находиться на театре военных действий и рисковать жизнью.