Властители античных морей

Начало интенсивного освоения прямого пути через Понт следует, по-видимому, отнести к середине VI в. до н. э., когда жители Синопы основали Гераклею Понтийскую специально для торговли оливковым маслом и вином в пределах Понта Эвксинского. Едва ли можно объяснить простым совпадением, что Гераклея была основана именно в южной точке кратчайшего черноморского пути. Скорее наоборот: путь этот был известен давно, и теперь милетцы предъявили на него свои права. Монополия Гераклеи на эти товары перешла в середине III в. до н. э. к ее метрополии, и это можно связать с расцветом на противоположном берегу моря колонии Гераклеи — Гераклеи Таврической, основанной в первой четверти V в. до н. э. и позднее переименованной в Херсонес. Не вызывает никаких сомнений, что 550–421 гг. до н. э., то есть время между основаниями обеих Гераклеи, — это период оживленнейших морских рейсов по маршруту Пафлагония — Таврида. Дискутируется лишь вопрос о точной локализации маршрута — между мысами Сирийским и Криуметопон или непосредственно от Гераклеи к мысу Парфенон. Но спор этот носит академический характер. Мореходы могли покидать малоазийский берег в любой точке между Синопой и Гераклеей и, проходя достаточно широкой «мертвой зоной», справа от которой восточный поток течения плавно поворачивает к югу, а слева западный — к северу, достигали Тавриды. У берегов Малой Азии дуют круглогодичные бризы: морские — через несколько часов после восхода солнца, береговые — после его захода. Поэтому корабли отправлялись в путь ночью, а днем их подхватывал морской бриз, дующий в сторону берега назначения. Дневной путь напоминал грекам родное Эгейское море: с середины пути они могли в ясную погоду видеть оба берега одновременно. Это расстояние, всего 266,7 км, они проходили за 36 часов, если скорость их судов была 4 узла. Зимой, с октября по май, бризов в районе Крыма нет, а в декабре — январе возможно даже обледенение. Вероятно, в этот период прямое сообщение прерывалось.

***

Неоднократно высказывалось предположение, что черноморские народы пользовались картами, но доказательства ненадежны. Обычно ссылаются на Аполлония Родосского и его схолиаста (комментатора), которые не могли представить, как можно, не имея карты, пересекать столь обширное море, лишенное островов. Аполлоний сообщает, что колхидяне вырезали на камнях, а потом на досках кирбы — карты морских и сухопутных путей. Но Аполлоний жил в эллинистическую эпоху, когда карты были уже хорошо известны. Ни одна кирба не попала в руки ни грекам, ни римлянам, и даже упоминаний о них не сохранилось. Помпей, первым завоевавший Колхиду во время Митридатовых войн, не нашел в сокровищнице Митридата ничего похожего на кирбы. Однако карта Северного Причерноморья, составленная Агриппой, возможно, имела какой-то местный прототип: она достаточно точна и составлена не по слухам, а на местности; на ней впервые вместо «Скифия» читаем «Сарматия».

***

О делах в Черноморье мы кое-что знаем из вторых рук. Вслед за Геродотом, Страбоном, Мелой, Плинием мы смотрим на черноморские народы глазами колонизаторов и завоевателей. Любопытно было бы проследить обратную связь: что думали эти народы о пришельцах и какими они их видели? К сожалению, данных об этом нет.

Кризис рабовладельческого способа производства, потрясший античный мир на рубеже II–III вв., и расцвет Византийской державы вовлекли народы Черноморья в качественно новую сферу производственных и общественных отношений. Новые властители морей шли новыми путями, и некоторые из этих путей вели к скифам и таврам, астам и гениохам — ко всем, кто так или иначе был причастен к морю. Пройдут десятилетия, и на берегах Понта Эвксинского зазвучат иные языки и появятся новые народы, в новых портах будут покачиваться у причалов корабли новых типов. Но неизбежно настанет время, когда эти новые народы начнут писать свою историю, и тогда они задумаются: а что здесь было до нас? Быть может, ответы на некоторые свои вопросы они найдут в этой книге.

Эпилог

Кто же были они — те, кто лишал сна и покоя царей и прославленных полководцев, кто росчерками форштевней своих кораблей подписывал приговоры целым народам, своими мечами превращал точки в конце международных договоров в многоточие, кто тенью своих парусов покрывал моря и континенты?

Они играли без масок, мы знаем некоторые имена, а портрет одного из них — Секста Помпея — даже сохранился на камее.

До самого конца античности никто не мог с уверенностью сказать, кто подлинный хозяин моря. Перикл? Трудно подсчитать, сколько средств он вложил в защиту афинской торговли. Октавиан? Только честности Секста и предательству его навархов он обязан жизнью и тогой. Митридат? Немного бы он стоил, не будь у него пиратского флота. Зато пиратские государства Самоса, Крита, Киликии выполняли единственную функцию, ради которой они и создавались, не отвлекаясь на другие заботы. Они знали себе цену — и они ее получали.