Властители Рима

Между тем к Германику, возвратившемуся в главный город племени убиев, где он разместил на зиму первый и двадцатый легионы, прибыли уполномоченные сената. Солдат, «обеспокоенных прибытием делегации и тревожимых нечистой совестью, охватил страх, что этим посланцам сената дано повеление отнять у них добытое мятежом. И так как обычно водится находить виноватого в бедствии, даже если само бедствие — выдумка, они прониклись ненавистью к главе делегации, бывшему консулу Мунацию Планку, считая, что сенатское постановление принято по его почину». Поздней ночью ветераны сбежались к дому Германика, выломали дверь, подняли Германика из постели и заставили передать им знамя, а затем, рассыпавшись по улицам, столкнулись с представителями сената, которые, услышав о беспорядках, направились к Германику. Солдаты накинулись на посланцев сената с оскорблениями и готовы были расправиться с ними. Мунаций Планк смог укрыться в лагере первого легиона. «Там, обняв значки и орла, он искал спасения под защитой этих святынь, но если бы орлоносец Кальпурний не уберег его от насильственной смерти, случилось бы то, что недопустимо даже в стане врага: и посланец римского народа, находясь в римском лагере, окропил бы своею кровью жертвенники богов».

На рассвете, когда уже стало видно, кто полководец, кто воин и что происходит, Германик прибыл в лагерь и приказал привести Планка к себе в трибунал (место в лагере, обычно находившееся на возвышении, где полководец принимал решения). Поставив Мунация Планка рядом с собой, Германик объяснил цель прибытия делегации, осудил оскорбление послов и укорил воинов позором, каким они покрыли свой легион, но, видя, что легионеры «скорее приведены в замешательство, чем успокоены его речью», отослал послов с охраной отряда конницы.

В эти дни приближенные упрекали Германика в том, что он не направился к Верхнему войску, с которым мог бы обрушиться на мятежников и подавить бунт. Упрекали его и в слишком больших уступках, и в чрезмерной снисходительности, и в том, что, не дорожа своей жизнью, он подвергает опасности жизнь своей беременной жены и малолетнего сына.

Как уже говорилось выше, женой Германика была Агриппина Старшая — дочь Марка Випсания Агриппы и единственной дочери Октавиана Августа, Юлии Старшей. Это была женщина красивая, властная и очень любившая своего мужа, с которым жила в полном согласии (за время совместной жизни она родила Германику девять детей, из которых выжили шестеро: Нерон Цезарь, Друз Цезарь, Гай Юлий Цезарь по прозвищу Калигула, Агриппина Младшая, Друзилла и Юлия Ливилла).

Германику долго не удавалось уговорить жену покинуть лагерь, но в конце концов он «со слезами, прижавшись к ее лону и обнимая их общего сына, добился ее согласия удалиться из лагеря. Выступало горестное шествие женщин и среди них беглянкою жена полководца, несущая на руках малолетнего сына и окруженная рыдающими женами приближенных, которые уходили вместе с ней».

Трудно сказать, было ли это шествие специально так продумано, но момент был выбран чрезвычайно удачно, и оно произвело громадное впечатление на воинов. Как пишет Корнелий Тацит, в них проснулись стыд и раскаяние, легионеры начали вспоминать о славных предках Агриппины, о том, что «сама она, мать многих детей, славится целомудрием; и сын у нее родился в лагере (Калигуле было тогда всего два года), вскормлен в палатках легионов, получил воинское прозвище Калигулы, потому что, стремясь привязать к нему простых воинов, его часто обували в солдатские сапожки воинов. Но ничто так не подействовало на них, как ревность к треверам» (под защиту которых направилась Агриппина). Легионеры стали удерживать ее, умолять, чтобы она вернулась, некоторые устремились за ней, а большинство возвратилось к Германику.