Сказать, что Нерон совсем уж не разбирался в людях, было бы неправильно — в Риме у Нерона оставалось немало верных людей, однако они не могли выправить ситуацию, причем положение стало настолько серьезным, что оставленный в качестве заместителя императора и верный Нерону вольноотпущенник Эпафродит
умолял Нерона вернуться в Рим. Однако Нерон по-прежнему концертировал, а также подбирал себе лучшие в Греции скульптуры и изысканные предметы роскоши для украшения своего дворца. Когда осыпанный лаврами «олимпийский триумфатор» наконец вернулся, было уже поздно.Нерон в это время был в Неаполе. Светоний Транквилл пишет, что сначала он отнесся к известию о мятеже беспечно и больше всего обиделся на то, что Виндекс в своем послании обозвал его дрянным кифаредом, потому что считал, что играет на кифаре очень даже хорошо. Светоний утверждает, что Нерон не стал в тот день принимать каких-либо особых мер и отправился смотреть на состязание борцов, «за обедом пришли новые донесения, еще тревожнее, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав все дело забвению», и лишь затем, возмущенный оскорбительными эдиктами Виндекса, «отправил сенату послание, призывая отомстить за него и отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла». Однако это не так. На подавление восстания Виндекса сразу же были брошены войска из Германии во главе с наместником Верхней Германии Вергинием Руфом.
Что же касается задержки Нерона, то она могла быть действительно связана с болезнью, но ее можно объяснить и тем, что ему необходимо было установить, не связано ли выступление Виндекса с какими-либо событиями в самом Риме, а также убедиться в лояльности сената, с которым он в последнее время не ладил.Как бы там ни было, задержка Нерона в Неаполе, после получения известия о мятеже Виндекса, была недолгой. Вскоре он прибыл в Рим.
Восстание Виндекса не вызвало у Нерона внешних признаков обеспокоенности. В ответ на то, что Виндекс называл его не Нероном, а Агенобарбом, Нерон объявил, что вновь «примет свое родовое имя, которым его так оскорбительно попрекают, а принятое по усыновлению отвергнет». Больше же всего он, казалось, был озабочен тем, «что его корят незнанием искусства, в котором он неустанными занятиями дошел до совершенства, и всех расспрашивал, знает ли кто-нибудь кифареда лучше, чем он?»
Настроение императора изменилось лишь тогда, когда еще через несколько дней он узнал о том, что к восстанию присоединился легат Тарраконской Испании Сервий Сульпиций Гальба.
Это сообщение повергло Нерона в шок, и он начал рвать на себе одежду и кричать, что все кончено. Тем не менее, придя в себя, он не отказался от прежних своих привычек, развлекаясь театральными зрелищами. Согласно Светонию, в узком кругу Нерон то строил дикие и нелепые замыслы подавления восстания, то думал отравить весь сенат, то напустить на горожан диких зверей, то сменить всех начальников войск, а когда из провинции пришли некоторые ободряющие известия (в это время около Безансона армия Вергиния Руфа разгромила Виндекса и тот покончил с собой), Нерон даже устроил роскошный пир и пропел игриво сложенные песенки про вождей восстания. Потом он назначил себя консулом и, уходя пьяный с пира, заявил друзьям, что выйдет к войскам безоружный и одними своими слезами склонит мятежников к раскаянию.