Властители земли

Среднего роста, крепкий, сноровистый, взгляд быстрый, как у птицы, глядящей на мир из глубин своей первозданности, Димитр Первый — мастер из мастеров. Кто бы ни пришел, специалист или дилетант, всяк залюбуется его мастерством: каждая плиточка об этом говорит, каждый уголок. Димитр не задумывался над тем, что должен ощущать большой мастер, сознающий свое мастерство, и в чем это самосознание может проявляться. Работал да работал, только таил ото всех свой резец с алмазным острием. Работал быстро, но не из-за того, что сделать надо много; его словно изнутри что-то подталкивало — так голодный ест, торопливо. Ему было не по себе от скрытой неприязни товарищей (но что-то глубинное заставляло его сопротивляться, хотя он знал, чего именно ждут от него и что если он это сделает, то неприязни не будет, но все-таки душевный протест оказывался сильнее), и мысль о квартире мучила неотступно, особенно по вечерам, когда сидишь напротив жены и не знаешь, куда руки девать.

Наутро его мысли то и дело возвращались к привидевшемуся сну: стоит в боксерской позе, хочется размахнуться, ударить, но не бьет (бокс в натуре он никогда не видел, только в кино, но цивилизованная агрессивность боксерской позы ему нравилась, и он часто мысленно принимал эту позу). Быстро подготовил инвентарь: печку в угол, бачок на место, цемент, песок — все под рукой. Вымерил расстояние, наклон стены и начал замешивать раствор. Прошел час, помещение уже нагрелось настолько, что работать стало приятно. С двумя стенами закончено, вот подровняет их и начнет две другие, сначала, как всегда, на высоту человеческого роста, а после обеда принесет козлы и доски, чтобы домазать до потолка. Временами слышно, как ходят по дому, снизу глухо бьет молоток. Димитр занят своим делом, ничто его не отвлекает, ничто не мешает. Примерно в полдевятого (часов он не носит, но время чувствует) в дверь постучали, как в кабинет, и он, мастерком нанося раствор, крикнул: открыто! В дверь просунулась голова в кепке, на шее шарф, а потом дубленка из тех, что на экспорт, по пятьсот левов. Плечо оттягивал ремешок фотоаппарата.

— Можно?

Парень лет двадцати пяти, не больше. Димитр, не разгибаясь, глянул на него и отвернулся: тоже из хозяев, да еще и с фотоаппаратом.

— Доброе утро, ты Димитр Стоянов, которого Первым зовут?

— Я, — усмехнулся Димитр, продолжая выравнивать стену.

— Тот самый, что не работает налево?

— Тот самый.

Парень расстегнул дубленку и представился: журналист из окружной газеты.

Димитр удивленно посмотрел на парня через плечо: ишь ты, с журналистами не приходилось встречаться. Парень вытащил пачку сигарет, предложил Димитру, он отказался.

— Меня Мишев к тебе прислал. Хочу написать очерк о рабочем-отделочнике, у вас очень интересная работа.

— Интересная, — хмыкнул Димитр, — даже блестящая.

Парень улыбнулся:

— А у тебя есть чувство юмора… Если согласен, то продолжай работать, а я посмотрю и заодно поговорим.

— Можно и поговорить.

Парень покопался в карманах, достал блокнот, ручку и, щурясь от сигаретного дыма, начал: когда родился, жена, дети, отец, мать, родное село. Димитр шлепнет раствор на стену, подровняет, снова шлепнет и отвечает — одно другому не мешает. Ничего выдающегося: тридцать пять лет, женат, двое детей, отец — человек рядовой, мать тоже, живут в селе, а я уехал. Причина? Из-за денег или жизни другой захотелось, почему уехал? Димитр усмехается: разве это важно? Конечно, важно. Парень курит, смотрит на его руки и вроде бы не торопится, а Димитру интересно поговорить, благо есть слушатель. И из-за денег, и из-за жизни, и из-за обиды. Вот как… Кто обидел, чем, как? Димитр молчит, набрасывает раствор мастерком на стену, чувствуя на себе внимательный взгляд. Коли хочет журналист, он ему расскажет.

Рассказывает Димитр Стоянов Первый