Влажные Области (ЛП)

Без болей очень хорошо, вероятно, это продлится недолго. Тогда все

резкие движения лучше делать медленно.

Я беру телефон и набираю маму еще раз. Опять автоответчик. Они все

уехали в отпуск именно сейчас, когда отделались от меня? Когда я видела кого-то

из них в последний раз?

Прошло уже несколько дней.

Я и не вспомню, сколько именно. Как и то, сколько я уже здесь лежу. По-

любому это из-за обезболивающих и болей, и может быть из-за того, что я

употребляла наркотики. Все вкупе. Эти провалы в памяти.

«Это снова я. Вы слышали мое предыдущее сообщение? Если кто-то из вас

вообще собирается навестить меня, тогда давайте быстрее. Тони, ты еще вообще

не навещал меня здесь. Когда придешь, можешь принести мне, пожалуйста,

платье и пару маминых туфлей? Спасибо. До скорого. Уже вечер».

Вот же блин. Ужасно, когда ты зависишь от родственников по крови.

Теперь мне придется ждать, пока мне кто-нибудь принесет вещи.

Я спрыгиваю с кровати и подхожу к двери, приоткрываю ее и глазею в

щель. В коридоре очень шумно. Там что-то намечается.

Раздают ужин. Они везут свои многоярусные тележки с подносами и

останавливаются у каждой двери. Может сегодня мне дадут что-то нормальное. А

не как всегда мюсли или хлеб с отрубями. Если бы я сказала им, что у меня уже

давно был стул, мне дали бы поесть что-нибудь получше. Но я не скажу. Я

медленно подхожу к своей кровати и ложусь, чтобы подождать ужин.

Уже стучат в дверь.

Для начала я очень дружелюбно говорю: «Добрый вечер». Пришла какая-то

медсестра. Не могу отличить их. Они все какие-то нее*абельные.

«Добрый вечер, как настроение фрау Мемель? Как у Вас дела, уже был

стул?»

«Еще нет, спасибо, что интересуетесь. А что сегодня на ужин?»

«Для Вас, к сожалению, только хлеб с отрубями. Вы же знаете, до первого

стула».

«Я лучше мюсли поем».

У меня здесь есть все, что для этого нужно.

«А что дают сегодня остальным пациентам?»

«Жареное мясо с горошком, картошкой и соусом. Для вегетарианцев

горшочек с капустой».

Для меня это звучит как рай. Еще и потому что это теплая еда. Мне дают

только холодную еду, от которой внутри становится еще холоднее. Я на грани

того, чтобы сказать этой тетке, что я уже давно посрала.

Но за это мне дадут теплую еду всего один раз и отправят домой. Цена

слишком высока.

Мне нужно время, чтобы придумать, куда мне пойти отсюда.

«Спасибо, я сама себе приготовлю».

Я накладываю себе три ложки мюсли, достаю пакетик с изюмом, орехами и

маком из ящика стола и кладу сверху 3 виноградины. Сегодня у Хелен на ужин

виноград со слезами.

Пока нет болей, жизнь снова относительно налаживается. Пластиковой

трубочкой, приклеенной сбоку на коробке молока, я протыкаю покрытое

алюминием отверстие, переворачиваю коробку и выливаю все ее содержимое в

тарелку. Раньше папа часто учил нас не употреблять слово «соломинка», так как

эти трубочки больше не из соломы. Но я вообще не могу себе представить, что

они когда-то были соломенные. Как соломинкой можно проделать дырочку в

коробке? Она же сразу сломается. Они всегда были из пластика, и так как кто-то

заметил, что они выглядят как соломинки, так их и назвали.

Я очень быстро съедаю свой ужин.

Я почти доела, когда кто-то тихо постучал в дверь.

Это не медсестра. Они всегда стучат намного громче и увереннее. Никто не

входит в палату. Точно не медсестра. Предполагаю, что это мой отец. У него

очень слабое рукопожатие. Все всегда жалуются на это. У него недостаточно

мышц в кистях. Даже для того, чтобы достаточно громко постучать в дверь.

«Войдите».

Дверь медленно открывается, о Боже, как осторожно по сравнению с тем,

как бывает всегда.

Просовывается голова моего брата. Вот они, гены. У него, как и у отца,

очень слабые кисти – это наследственное.

«Тони».

«Хелен?»

«Заходи. Ты только что пропустил ужин. Спасибо, что пришел навестить

меня».

В руке у него сумка.

«Ты принес мне вещи?»

«Конечно. А это что такое?»

«Секрет».

Он смотрит на меня. Я смотрю на него. Это то, о чем мы будем разговаривать?

Ок, после меня целый потоп.

«Тони, ты же не любишь ходить в больницы, так? Поэтому ты не приходил

навестить меня».

«Да, ты же знаешь. Мне очень жаль, Хелен».

«Сказать, почему ты не любишь это делать?»

Он смеется: «Только если это не что-то плохое».

«Но это плохое».

Его улыбка исчезает. Он вопросительно смотрит на меня.

Давай, Хелен, расскажи всё.

«Когда ты был совсем маленький, мама пыталась покончить жизнь

самоубийством. Она хотела забрать тебя с собой. Она накачала тебя снотворным

и сама приняла таблетки. А когда милая Хелен пришла домой, вы оба без

сознания лежали на полу на кухне, и там пахло газом. Против воли мамы я успела

спасти вас, пока дом не взорвался, а вы не отравились газом. В больнице вам

промыли желудок, и вам долго пришлось лежать там».

Он очень грустно смотри на меня. Думаю, он уже знал об этом. Его веки

становятся бледно-голубыми. Красивый мальчик. Но и глазные мышцы у него

слабые.

Он долго ничего не говорит. И не двигается.

Потом он встает и очень медленно ходит по палате. Он открывает дверь и

на выходе говорит:

«Поэтому мне постоянно снятся эти кошмары. Ей они тоже снятся».

Моя семья рушится еще больше, чем было до этого.

В этом сейчас моя вина?