Таким образом, направления и цели обеих наций были совершенно различны, и так как они служили лишь выразителями национального темперамента, то и надежда на симпатию и содействие оказывалась призрачной. Но это было естественное заблуждение, вызванное в сердцах легковерных французов заявлениями многих пылких друзей свободы среди соревнующейся нации и более грозными словами ограниченного числа революционных обществ. Первые из них вскоре же и отстранились, вследствие жестокостей, которые начали пятнать собой успехи революции; что же касается вторых, то, принятые французскими предводителями за выразителей чувств английской нации, в отличие от ее правительства, они содействовали лишь тому, чтобы дальше увлечь французов на их пути безрассудной вражды к существующим учреждениям, приведшем к войне с Великобританией.
Несмотря, однако же, на все это, пока выразители французского общественного чувства ограничивались насильственными и беззаконными действиями в пределах собственного отечества и не переходившими в дело «декламациями» против правительств и учреждений других государств, британское министерство, хотя и было настороже, но оставалось спокойным. Сохранились частные письма, написанные в начале ноября 1792 года первым министром и его родственником, лордом Гренвилем, бывшим в то время министром иностранных дел, и из этих писем видно, что названные государственные люди были довольны, что им удалось сохранить нейтралитет Великобритании до тех пор и надеялись, хотя и не без опасения, на дальнейшее его продолжение. Однако же 19-го числа этого месяца Национальный конвент, соединявший в себе тогда как исполнительную, так и законодательную функции французского правительства, принял декларацию, обещавшую братство и поддержку всем народам, которые пожелают вернуть себе свободу. Вместе с тем он сделал распоряжения относительно того, чтобы надлежащие административные власти дали республиканским полководцам необходимые инструкции об оказании помощи тем народам и о защите тех граждан, которые подвергались или могли подвергнуться преследованию из-за своей преданности делу свободы. Последовавшее распоряжение о переводе этого декрета (ибо в действительности это был декрет) на все языки и о напечатании его в этих переводах было сделано как бы для того, чтобы ярче выставить его истинную цель.
Этим официальным актом французское правительство сделало крупный и важный шаг, коренным образом изменивший его отношения ко всем другим государствам. В декрете не упоминались те правительства, с которыми воевала Франция, и не было оговорки о том, чтобы его выражение относилось только до их народов. Напротив, когда месяц спустя один из членов Конвента предложил вставить в декрет слова, которыми ограничивалась бы сфера его применения лишь теми народами, «против тиранов которых Франция вела или должна была потом вести войну», и мотивом к такому дополнению выставит желание устранить неудовольствие Великобритании, то предложение это не встретило поддержки. Был рассмотрен предшествовавший вопрос, после чего Конвент перешел к другим делам.
Лица, в руках которых находились в то время силы Франции, перешли таким образом за пределы простого порицания других правительств и употребления выражений, рассчитанных на возбуждение неудовольствия среди населения иных государств. Они выразили свое намерение насильственно вмешиваться во внутренние дела последних по просьбе их граждан, когда они, по мнению французского правительства, окажутся лишенными своей законной свободы или встретят помеху в своих усилиях возвратить ее. Анархист наших дней, ограничивающийся словесными, хотя бы и весьма жестокими нападками на существующие законы и учреждения, может еще быть оставляем в покое, пока он не идет дальше выражения и защиты своих взглядов, но когда для осуществления собственных идей он подстрекает других к действию, то он становится уже ответственным за последствия своих слов. Коль скоро же он пускает в дело и средства, ведущие к насилию, то он уже подлежит аресту и наказанию. Но такой именно шаг и был сделан Францией по отношению к правительствам других государств в ноябре 1792 года. Она не только подстрекала граждан этих государств к восстанию, но заявила еще свое намерение поддержать их и отдала своим полководцам необходимые приказания о приведении этого намерения в исполнение.