Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Рассматривая вопрос об употреблении администрацией второго Питта военных сил Великобритании, нужно обратить внимание на его общие черты не как простого военного вопроса – вроде, например, планов военачальника в кампании, – но как распоряжений государственной мудрости, направляющей оружие в попытке удовлетворить нужды, признаваемые за наиболее существенные при данном политическом положении. Роль государственного человека состоит в том, чтобы определить и указать военному начальству наиболее живые национальные интересы, подлежащие охране, а равно и предметы завоевания или разрушения наиболее чувствительные для врага, причем критерием служат здесь политические требования, по отношению к которым вооруженная сила играет лишь служебную роль. Самые же способы, посредством которых вооруженная сила должна достигать указанных ей целей, – все эти вопросы о численности и роде войск, их снабжении и употреблении в кампании – все это технические вопросы, ведать которые государственный человек должен предоставить военному или морскому специалисту. Если же он берется распоряжаться и здесь, то он уже выступает за пределы своей компетентности и обыкновенно навлекает тем несчастье.

Такое разделение труда между государственным человеком, воином и моряком едва ли когда-либо производилось формально. Но достаточно, если оно признается на практике предоставлением военному элементу должной степени влияния при выработке подробностей и его готовностью покорно осуществлять виды правительства, которому он служит. При критическом рассмотрении результатов следует принимать – если только не Доказано противное, – что ответственность за общее направление войны лежит на правительстве и что в частном деле выполнения военных операций мнению специалистов был придан надлежащий вес. Разительным примером этого может служить перемена морской стратегии, последовавшая в пределах флота Канала, после того как в 1800 году, без всяких изменений в составе правительства, положительные убеждения и строгие методы лорда Сент-Винсента уступили место традиции лорда Гоу и лорда Бридпорта.

Какое же, спрашивается, общее направление дано было военным операциям со стороны правительства, возвестившего, что его целью в войне служило достижение обеспеченности путем «подавления агрессивной и завоевательной французской системы»?

Ввиду общей смуты, царившей тогда во Франции, некоторые движения, происшедшие на этом центральном театре европейских беспорядков, движения, силу которых нельзя было сразу же правильно определить, подали было сперва повод ко многим иллюзиям. Так было с восстаниями в Вандее и Бретани, бунтом в Лоне и передачей Тулона союзным флотам. Опыт подтверждает верность того взгляда, что подобные инсуррекционные движения лучше всего предоставлять их собственной участи, поддерживая лишь деньгами и нужными припасами. Коли окажется, что они не обладают достаточной жизненностью для того, чтобы взять верх даже при такой поддержке, то и присутствие иноземных войск, вызывающих всегда недоверие среди местных обывателей, не могло бы обеспечить успеха. Впрочем, сама Французская революция послужила лучшей иллюстрацией этой истины, пролив на нее тот свет, которого недоставало Питту для руководства его в действиях. Подобные затруднения французского правительства, естественно, признавались за удобные случаи для производства сильных диверсий; тем более что степень недовольства населения сильно преувеличивалась и практика высадки на французские побережья частных десантов была унаследована от прошлых войн, не вызывая никаких возражений.