Влюбиться в эльфа и остаться в живых

– Молодежь пошла… рас-пу-щен-ная-я… – пробормотала Раиса и вздохнула. Ее мысли устремились против течения времени, в пионерский лагерь на берегу Черного моря, где сосны дышали свежестью и горн пел отбой в синих сумерках.

Женя повернул ключ в замке почтового ящика, и дверца неожиданно распахнулась под натиском толстого тяжелого конверта размера А4. Желтый пакет звонко шлепнулся на пол плашмя. Стены подъезда прошептали об этом гулким эхом до самого верхнего этажа. Привычная Женина жизнь разбилась вдребезги, пока еще ничего ему не сообщив.

Глава 2 Женя ничего не понимает. Вообще ничего

Кто мог обратиться к неизвестному художнику с крупным заказом? Самым серьезным Жениным достижением был дизайн рекламного плаката к сказочному фильму, который в результате так и не вышел на экраны кинотеатров, а незаметно прошел по телевизору и затем оказался на уцененных DVD в магазинах Евросети. Прочие Женины халтуры включали в себя роспись стен игровой комнаты соседнего детского сада, несколько уроков рисования с мальчиком на Рублевке, который через месяц решил, что предпочитает играть на бас-гитаре, и рисунок для листовок магазина электроники, превращенный нещадным ксероксом в невнятное черно-белое месиво. На секунду Женя заподозрил, что это розыгрыш веселых оперов из отделения, но тут же отмел версию по нелепости: если Шура и Гарик написали манускрипт на двести с лишним страниц только для того, чтобы подшутить над Женей, то еще неизвестно, кто над кем подшутил.

Помимо пачки листов с текстом, в пакете был небольшой запечатанный конверт, в котором от имени начинающего издательства «Энигма» Жене предлагалось превратить роман в комикс на выгодных условиях. Если условия Женю устраивали, он должен был передать эскизы на Чистопрудном бульваре 7-го апреля, подписать договор и получить аванс. Условия Женю более чем устраивали, но до седьмого числа оставалось лишь несколько дней. Название издательства в Интернете не фигурировало. В ответ на мейл приходил автоматический ответ о том, что главный редактор в отпуске и что контора официально начнет свою деятельность с седьмого апреля. Примерно такого же содержания сообщение произносил мужской голос на автоответчике «Энигмы». Указанный в шапке послания юридический адрес находился где-то в Солнцево, и ехать туда у Жени не было никакого желания. Чтобы принять решение, Женя устроился в кресле у окна, где любил читать отец, и открыл первую страницу манускрипта.

Кресло, где любил читать отец… Память о родителях состояла теперь из вот таких обрывков воспоминаний. Набор пастельных мелков, которые подарила мама на Новый год в первом классе; первое января, проведенное с ней на ковре за первым уроком рисования и пролетевшее как миг… Поход в зоопарк, где лама заплевала отцу брюки, и Женя смеялся до слез, и в то же время жалел растерянного папу, и снова смеялся, когда тот тоже начал хохотать… День, когда Женя потерялся в парке Горького и оказался окружен несколькими ребятами постарше, которые не требовали денег, а начали знакомство с болезненного тычка в плечо, словно Женя и сам должен был знать, чем заслужил расправу; своевременное появление родителей тогда было спасительным и запомнилось надолго, круче мамы и папы не было никого на свете, и с ними можно было ничего не бояться…

Если бы не фотография на письменном столе, Женя, возможно, совсем забыл бы их лица за последние пять лет. Где-то в недрах тяжелого захламленного дубового комода пылился фотоальбом, и Женя все собирался откопать и перелистать его, но что-то всегда останавливало его и заставляло откладывать на потом. Он вообще не затевал в квартире никаких перестановок и редко убирал; здесь все осталось как в тот день, когда в дверь позвонил следователь милиции Николай Петрович Чепурко и рассказал Жене, неловко теребя коричневый пакет из вощеной бумаги с личными вещами Владимира и Ольги Степановых, что его родители больше не придут домой. Женя тупо смотрел на пакет, где чужой рукой были выведены неживые уже имена, пока Николай, смущаясь, откашливаясь и часто почесывая покрасневшие веки, бубнил вопросы про возможных недоброжелателей.

Альбом продолжал пылиться в комоде, а в представлении Жени мама и папа оставались такими, как на этой фотокарточке в рамке, такими, какими он не знал их при жизни: восемьдесят девятый год, фотоателье совкового образца с фоном из большой чопорной красной занавески, им столько лет, сколько Жене сейчас, на отце потертый кожаный плащ, доставшийся от дедушки-летчика, и яркий узкий галстук, мама в рваных, невероятно модных тогда «варенках» и с цветными лентами в черной косе, и лица у обоих светятся счастьем и восторгом. Мама рассказывала, что этот кадр старенький фотограф счел неудачным; он был слегка смазан, потому что влюбленные никак не могли угомониться и позировать как полагается, чинно замерев и убрав с лица глупые улыбки. Но папа вставил в рамку именно забракованное фото.