Влюбиться в эльфа и остаться в живых

Корней и Гриша Матерый открыли стрельбу из-за колонны, вспыхивая амулетами попеременно. Не останавливаясь, орк изменил траекторию и направился к ним. Снаряды просвистели над его головой, цепанули жилет на плече и грохнули в дальнем конце зала, обдав толстую стенку аквариума мрамором и штукатуркой, но Степанов продолжал шагать на колонну, даже не вздрогнув. Макару Филипычу стало немного не по себе. Магия есть не что иное, как обычные явления, гипертрофированные силой чувств в нечто за гранью. «Пули не берут» – поговаривают про смельчаков на войне. Степанов выудил из-за пазухи новое орудие и пальнул. Из баллончика с истерическим шипением вырвался на волю поток взбитых сливок, который облепил Корнея с ног до головы тягучим, липким пленом. В ужасе кинулся бежать Гриша Матерый, но брандспойтная струя настигла и его, и он барахтался на полу, скользя и увязая. К Эльфийскому Принцу присоединился Федор Афанасьевич. Правители молча обозревали поле боя, с мрачным, но все же спокойствием.

Бросив на Принцев суровый взгляд, предвещавший, что этот разговор еще не окончен, Женя прошагал прямиком в спальню. Побитые, ошарашенные, потерянные охранники, в батальном посттравматическом стрессе все как один, кряхтя и постанывая, поднимались на ноги тут и там в полном разброде. Они посматривали друг на друга и виновато на Принцев, совершенно не понимая, как им действовать дальше.

– Пшли вон, – сказал Макар Филипыч, дожевывая буженинку. – Вояки. Вам сказали охранять – идите, охраняйте.

– Повторить? – выгнул бровь Федор Афанасьевич. – И чтобы ни одна живая душа сюда не проникла.

Сотрудники безопасности двух лагерей, прихрамывая и ругаясь, заковыляли к выходу, напоминая Принцам 1812 год. Эта мысль не была озвучена ни одним из правителей. В озвучивании не было необходимости. К тому же оба Принца знали, что главная цель тогда была достигнута, и третий по счету октагон занял свое место в обитом красным бархатом сундуке в пока еще скудной коллекции прочих амулетов. Когда охрана прикрыла за собой двери, Федор Афанасьевич повернул ключ в замке до упора, а Макар Филипыч вложил засов размером с бейсбольную биту в кованые скобы.

– Кать… Катя… Тебе нельзя умирать. Я отвечаю за тебя. Катя!

Ее ввалившиеся глаза застыли, глядя в потолок мутным, невидящим взглядом, как запотевшие синие стекла. Он провел теплым пальцем по ее обескровленной щеке, и иней потек слезой по скуле. Волосы смерзлись в комья. Он чувствовал могильный холод, исходивший от нее даже через одеяло. В глазах кололо и щипало, и он никак не мог рассмотреть, теплится ли еще жизнь в амулете.

– Опоздал ты, Степанов, – сказал Оркский Принц с порога спальни и сочувственно высморкался в платочек. Из-за его спины выглядывал Макар Филипыч.

Женя потрогал Катин браслет. Металл рассыпался черной трухой в его ладони. Он схватил ее обжигающие холодом пальцы, растирая их, и часто, настойчиво дыша на них паром.

– Прекрати сопли, Евгений, – посоветовал Принц Эльфийский. – Прими смерть как мужчина.

Женя не сдавался. Осторожно приподняв ее хрупкую голову, он привлек девушку к себе, стараясь прижаться к ней всем телом, отдать все свое тепло, обхватить, обнять ее так, чтобы не оставить холоду ни сантиметра.

Принцы не двигались с места. Им некуда было спешить. План сработал. Нет ничего эффективнее войны для достижения любых целей. Так было девять раз, так случилось в десятый.

Он и сам уже начал замерзать и дрожал всем телом, но не обращал на это никакого внимания, прильнув своей щекой к ее, губами к ее неживым, посиневшим. И в этот момент Макар Филипыч заподозрил неладное. Потому что на груди Степанова полыхнул ярким сиянием недостающий октагон.

Вокруг влюбленной пары воздух пошел неожиданной зыбью, как над асфальтом в жаркий день. Густая тепловая волна растеклась по комнате мгновенно, дохнула жаром в изумленные лица Принцев, испарила крокодилову слезу под ресницами Федора Афанасьевича, оставив лишь соляное очертание на коже.

Тут же ударила вторая волна, прокатившись во все стороны, как от взрыва. Заиндевевшее Катино лицо вмиг стало влажным, словно покрылось испариной. От девушки валил пар. Макар Филипыч отобрал у застывшего Федора Афанасьевича носовой платок и промокнул вспотевший лоб.

– Этого не может быть, – прошептал Принц Эльфийский.

Потек разводами макияж вокруг глаз, дрогнула ресница, и Женя, раскрасневшийся от жара, прижался к ней еще крепче в живительном поцелуе, самом горячем поцелуе за историю человеческих и нечеловеческих рас. В комнате запотели окна. Пар мешал что-либо разглядеть.

От третьей волны потекла и наполнила комнату кофейным ароматом декоративная свеча на подоконнике. Отклеилась от стены полоса обоев и поползла книзу, закручиваясь стружкой. Забытый на тумбочке термометр замелькал цифрами и, достигнув ста градусов по Цельсию, лопнул от перепада температур, а вслед за ним в люстре с такой силой взорвалась лампочка, что пробила плафон.