Влюблен до безумия

Вот оно. Гвен решила, что после смерти Генри Делейни переедет в Трули. Но Генри Шоу был не единственной причиной, по которой Делейни уехала за два штата от Айдахо.

– Мама, мне ничего не нужно.

Делейни доела завтрак. Она догадывалась, что если задержится в Трули хотя бы на несколько дней, то мать добьется, что она станет носить одежду от Лиз Клайборн и превратится в респектабельного члена Благотворительного общества. Все детство и юность Делейни носила одежду, которая ей не нравилась, только и делала, что угождала родителям. Она готова была расшибиться в лепешку, лишь бы окончить школу с отличием, и ни разу не задержала библиотечную книгу даже на день. Делейни росла как дочка мэра, а это означало, что она должна быть безупречна.

– Мне кажется, в этих босоножках неудобно, разве не так?

Делейни замотала головой и нарочно сменила тему:

– Расскажи мне про пожар.

Со времени приезда в Трули ей мало что удалось узнать о трагедии, унесшей жизнь Генри. Мать не хотела говорить на эту тему, но теперь, когда похороны состоялись, Делейни попыталась вытянуть из нее подробности.

Гвен вздохнула и взяла нож для масла, которым Делейни намазывала варенье. Она прошла к раковине, гулко цокая каблучками голубых лодочек на низких каблуках по красным плиткам пола.

– Я знаю не больше, чем в понедельник, когда позвонила тебе. – Гвен отложила нож и посмотрела в большое окно над раковиной. – Генри был в сарае, и сарай загорелся. Шериф Кроу сказал мне, что по их версии пожар начался от груды льняной ветоши, которую Генри оставил возле старого обогревателя.

Голос Гвен дрогнул.

Делейни подошла к матери и обняла за плечи. Она посмотрела в окно на задний двор, на эллинг, слегка покачивающийся на волнах, и задала вопрос, который давно хотела задать, но боялась произнести вслух.

– Ты не знаешь, он мучился?

– Не думаю. Но если и так, я не хочу об этом знать. Я не знаю, долго он прожил или Господь смилостивился и он умер еще до того, как до него добралось пламя. Я не спрашивала. Прошедшая неделя и без того была очень тяжелой. – Гвен помолчала и прочистила горло. – Мне нужно было очень многое сделать, и я не хотела об этом думать.

Делейни снова посмотрела на мать и впервые за очень долгое время ощутила внутреннюю связь с женщиной, которая дала ей жизнь. Они были очень разными, но в одном сходились: обе любили Генри Шоу, несмотря на все его недостатки.

– Я уверена, твои друзья поймут, если ты отменишь сегодняшнее собрание. Хочешь, я позвоню им от твоего имени?

Гвен повернулась к дочери и покачала головой:

– Лейни, у меня есть определенные обязанности. Я не могу откладывать все дела до бесконечности.

«До бесконечности»? После смерти Генри прошло меньше недели, а после похорон – меньше суток. Делейни убрала руку с плеча матери: ощущение внутренней связи с ней исчезло.

– Пойду немного пройдусь, – сказала она и, стараясь не показать своего разочарования, вышла через черный ход.

Пахло сосной, осины дрожали на легком ветерке, наполняя воздух шепотом листьев. Делейни глубоко вздохнула и направилась во внутренний дворик. Она шла и думала о том, что, пожалуй, лучше всего ее семью характеризует слово «разочарование». Они все старались поддерживать некую видимость, и в результате неизбежно разочаровывали друг друга. Делейни давно смирилась с мыслью, что ее мать – человек поверхностный, что ее куда больше заботит видимость, чем суть. Смирилась Делейни и с тем, что Генри одержим желанием контролировать все и вся. Когда она оправдывала его ожидания, то он казался прекрасным отцом. Генри уделял ей и время, и внимание, катал с друзьями на лодке, ходил с ними в походы. Но жизнь семьи Шоу регламентировалась выговорами и наградами, и Делейни всегда расстраивало, что все, в том числе и любовь, давалось не просто так, а за какие-то заслуги.

Делейни прошла мимо высокой сосны и подошла к вольеру для собак, устроенному на краю лужайки. Над дверью загона висели две латунные таблички с именами веймарских легавых: Дьюк и Долорес.

– Хорошие вы мои.

Делейни гладила через ячейки сетки их гладкие носы и говорила с ними, как с комнатными собачками. Она росла с предшественниками этой пары, Кларком и Кларой, и любила собак, но сейчас она слишком часто переезжала с места на место, чтобы позволить себе завести хотя бы золотую рыбку, не говоря уже о ком-то более серьезном.

– Засиделись, бедняжки.

Она опустилась на одно колено, собаки стали лизать ее пальцы. Они выглядели ухоженными и, по всей вероятности – поскольку принадлежали Генри, – были хорошо выдрессированы. Большие глаза собак грустно смотрели на Делейни с длинных коричневых морд, молча умоляя выпустить их на свободу.

– Я знаю, каково вам, когда-то я тоже сидела здесь взаперти, – посочувствовала им Делейни.

Дьюк жалобно заскулил, и доброе сердце Делейни не выдержало.

– Хорошо, я вас выпущу, только не убегайте со двора.

Она открыла дверь. Дьюк и Долорес пулей вылетели из вольера, промчались мимо Делейни и устремились в лес. Делейни только и успела, что заметить их обрубленные хвосты.

– Черт! Назад!