Влюблена и очень опасна

Как долго бы это продолжалось, если бы не Казимир Модестович, неизвестно. Поначалу приняв деятельное участие в усмирении дерущихся, он наконец вспомнил, что является представителем власти, вынул наручники и не без усилий замкнул их на запястьях Татарского. Второго комплекта браслетов у него, по всей видимости, не оказалось, так как руки Коровина он оставил свободными, предупредив того, правда, что, если он не успокоится, будет помещен в участок на пятнадцать суток.

Наконец все утихомирились и расселись по своим местам. Коровин, часто дыша, прижимал к губе носовой платок, который ему любезно одолжила Ольга Васильевна.

Багровый Татарский, которому поединок, по всему видно, дался особенно трудно – чай не мальчик уже, исподлобья смотрел на пасынка, стремясь, по всей видимости, прожечь в нем взглядом дыру. А может, родовое проклятье накладывал, кто его знает. Главное, что я вновь потеряла аудиторию, в которой явно наметился «разброд и шатание» – Питерские о чем-то шушукались между собой, Ольга, не тратя времени даром, принялась кокетничать с Семавасом, Валюшка внимала речам Сомова.

– Сергей Владимирович, – обратилась я к нему, – не поделитесь с нами, о чем это вы так оживленно беседуете?

Сомов встрепенулся, замешкался, но быстро взял себя в руки.

– Нет, – сказал как отрезал, – мы-то уж точно лишние. Наше с Валей алиби вы, помнится, проверили досконально. Не так ли? Вообще не понимаю, зачем нас-то сюда позвали.

– Ой, ну что ты, Сереженька, – проскрипела Макарова, – деточка такие любопытные вещи рассказывает. Никакого кино не нужно. Сонечка, милая, – обратилась Ольга Васильевна ко мне, – продолжайте, пожалуйста. Я вот только никак не пойму, а убийца-то кто в итоге? Удалось вам это выяснить?

– Ольга Васильевна, голубушка, – я переняла тон собеседницы, – уж вам ли не знать ответ на этот вопрос. Полно лукавить-то.

Макарова оказалась на редкость талантливой актрисой, так как изобразила подлинное изумление.

– Я? – воскликнула она недоуменно. – А мне-то откуда о том ведать? Я убиенного-то вашего видела один раз в жизни, когда он к моему мужу покойному приходил завещание делать.

– Да?! – на этот раз пришла пора мне изображать удивление. – А по моим данным, не менее трех-четырех раз. Точнее выяснить не удалось, да и ни к чему это.

– Что вы такое говорите, – дочь Макаровой едва ли не задыхалась от возмущения. Сама же старушка, держась за сердце, хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

– Ольга Васильевна, что с вами? – участливо спросила я. – Может, вам врача позвать? Так я мигом. Метнувшись в соседнюю комнату, я пригласила ожидавших там мужчин.

– Вот сюда, пожалуйста, тут женщине плохо.

– Кто это? – прохрипела Ольга Васильевна, все больше оседая в кресле.

– Как? Вы не узнаете? Это та самая бригада, которая спасала вас от сердечного приступа вечером, накануне убийства шефа.

– Да, да, что-то припоминаю, – пробормотала Макарова, – да разве ж всех врачей упомнишь?

– И то правда, Ольга Васильевна, забывчивость в вашем возрасте вполне оправданна. Уж простите мою бестактность. Но вот у этих людей прекрасная, можно сказать, профессиональная память. Скажите, вы узнаете эту женщину? – обратилась я к сотрудникам «Скорой помощи».

– Впервые видим, – мужчины покачали головой.

– Да что вы такое говорите? – возмутилась Макарова. – У меня и выписка есть. – Старушка потянулась к сумочке.

– Не сомневаюсь, Ольга Васильевна, – я миролюбиво подняла вверх руки. – Меня даже не удивляет, что вы носите этот документ с собой. В конце концов, почему бы и нет? У каждого ведь свои странности, не так ли? Вот только в больнице в ту ночь были не вы.

– Как не я? – Макарова побелела. На этот раз по-настоящему. – А кто же тогда?

– Олеся Стефановна, войдите, – позвала я громко.

По лестнице спустилась миловидная женщина одного с Макаровой возраста. Ради чистоты следственного эксперимента я «поместила» ее в другой комнате – подальше от врачей «Скорой».

– Ну вот теперь наконец-то все в сборе.

– Мама, мама, что с тобой? – пронзительный крик Валентины Макаровой огласил комнату. Присутствующие вновь вскочили со своих мест, создав сутолоку и сея хаос. И только я безучастно взирала на происходящую комедию.

Медработники, растолкав образовавшуюся толпу, пробились к «умирающей» и споро взялись за неизменные в таких случаях процедуры: один мерял пульс, другой извлек из недр оранжевого саквояжа тонометр и, намотав его манжету вокруг руки, принялся качать «грушу».

Я же взирала на всю эту суету, ожидая окончания «спектакля». Сколько можно меня прерывать? В конце концов, даже моему ангельскому терпению приходит конец.

Будто угадав мои мысли, Валюшка Макарова вознамерилась довершить начатое матерью дело и таки довести меня до белого каления. Бросившись на меня с кулаками, она завопила так, будто ей на ногу наступил носорог:

– Это все вы! Маме нельзя волноваться! А вы! По всем прошлись и до старой женщины добрались? Что она вам сделала? Зачем ее так мучить?