Здесь вновь уместно подчеркнуть разность зависимости и любви. В любви «прирастание» души к другой душе не значит симбиоз: и границы личности, и самобытность души в любви сохраняются. Родство не вторгается в пространство другого, чтобы улучшить, помочь, спасти, избавить, направить и т. д. Иногда сравнивают такую открытость и доверие в браке с отношением матери и ребенка. Некоторые матери считают, что ребенок только с ними бывает максимально открыт. Но это признак нездоровых отношений. В норме, только младенец и ребенок дошкольного возраста открыт матери даже до мелочей. Но позже, особенно начиная с подросткового возраста, ребенок защищает свои границы и сохраняет неприкосновенной свою зону интимности. В норме каждый человек имеет эту зону. У ребенка появляется то, что он матери уже не рассказывает. Это продиктовано динамикой развития защитных механизмов личности, необходимых и полезных для утверждения личностной целостности и самоценности, а также продиктовано этикой, нравственными правилами, религиозными и традиционными ограничениями. Например, где-то считается невозможным прилюдно обниматься, нельзя поцеловать, нежно взять друг друга за руки, даже посмотреть с любовью – главное, чтобы никто ничего не заметил. Но в любви с партнером взрослый человек раскрывается так, как не может быть открыт даже матери, и это нормально. Но есть та грань, за которую супруг и супругу не пускает. И это тоже естественно, потому что в супружестве личности не сливаются друг с другом, но составляют союз. А значит, сохраняют границы личности. И все-таки, большей интимности, чем супружество, у человека не бывает.
Апостол Павел пишет:
Обычно чувственную любовь отделяют от «любви в полном смысле слова». Такое разделение необходимо, потому что в русском языке нет слов для обозначения разных «любовей». В греческом языке такой проблемы не возникает: там есть φιλία (филия) – любовь-дружба, ἔρως (эрос) – любовь-влечение, ἀγάπη (агапе) – любовь духовная и στοργή (сторге) – любовь социальная, семейная. А по-русски можно сказать: «люблю пиво», «люблю тебя» и «Бог любит человека» – и никого это не покоробит. У нас для всего – одно-единственное слово.
Конечно, мы выделяем чувственную любовь не только из лингвистических соображений. «Эрос» тем может отличаться от любви, что обременен слишком большим страстным, аффективным комплексом. В чувственной любви может быть так много телесного опыта, эмоциональных состояний и совместного переживания, что личностное, сверхчувственное общение и бытие отходят на второй план, а могут оказаться и вовсе невидимыми. Недаром про человека, захваченного страстью, говорят «потерял голову»; вместе с головой он может потерять любовь личностную и деятельную, то есть лишиться широкого спектра переживаний, энергий, выборов.
Самое чувственное время любви называют «медовым месяцем». И дело не только в «сладости», но и в том, что это время чувственного пира, карнавала, праздника. Но многим ли молодоженам приходит в голову, что одна из задач этого периода – одухотворение любви! И это возможно, если отношение к любви чувственной не будет обесценивающим: стоит только отнестись к любви чувственной как к допустимому злу, похоти плоти, так сразу же любая духовная задача исчезает. Она просто становится неуместной.
В современной массовой культуре, к сожалению, укоренилось именно обесценивающее отношение к чувственной любви[46]
как к биологическому или гормональному процессу, инстинкту, как к удовольствию и развлечению. Но этого мало, нужно сказать и об извращениях любви там, где и любви уже нет, а есть только насилие, манипуляция, психологическая перверсия[47] (обращение в противоположное)[48].