Влюбленные

– Нет-нет, не сейчас! – Я нахмурилась, а Анна ссутулилась. – Видишь ли, я ведь не знаю, хочу ли я этого ребенка воспитывать, Кира, и мне совсем не хочется, чтобы сто человек уже сейчас начали давать мне разные советы. – Ее яркие зеленые глаза решительно посмотрели на меня. – Я хочу, чтобы это был мой собственный выбор, и хочу сделать его до того, как мир проклянет меня за него.

Вздохнув, я погладила ее по волосам.

– Ладно, хорошо… Я никому ничего не скажу. – Анна молчала, и я добавила: – А тебе не кажется, что Гриффину следует об этом знать? Не должен ли и он сказать свое слово?

Сестра уставилась на свои руки, явно не желая смотреть на меня.

– Я понимаю, Кира, что ты этого не одобришь, но, если я решу отдать ребенка приемным родителям… – Она наконец глянула мне в глаза. – В таком случае Гриффин никогда не узнает, что стал отцом. Я ни за что в этом не признаюсь, а если кто-то начнет такое утверждать, буду все отрицать.

Видя, что Анна настроилась стоять на своем, я лишь покачала головой.

– Но почему, Анна? Почему ты не хочешь, чтобы он знал?

Отвернувшись, сестра пожала плечами.

– Просто так должно быть, Кира, вот и все. Если я надумаю оставить ребенка себе, тогда я скажу Гриффину, понимаешь?

Я кивнула, надеясь, что сумею уговорить сестру: времени впереди было достаточно. Мое отношение к Гриффину в данном случае не имело значения, у него было право знать, что он произвел на свет сына или дочь. Конечно, я представления не имела, как он воспримет такую новость, но все равно у меня было ощущение, что знать он должен.

Видимо, заметив в моем взгляде отражение внутренней бури, Анна прищурилась:

– Я серьезно, Кира! Не смей никому говорить!

Вздохнув, я подернула плечами.

– Не скажу… Обещаю.

Удовлетворенная моим ответом, сестра встала и ушла, оставив меня в одиночестве. Голова у меня шла кругом от драмы, в которую я оказалась втянута, казалось, что я превратилась в переполненную болью и тревогой планету.

Но настроение сестры тем не менее слегка улучшилось, и напряжение в квартире поутихло. На следующей неделе я встретилась с Шайен и пригласила ее к себе, чтобы позаниматься вместе. В последней четверти Шайен записалась в класс углубленного изучения поэзии, а я – на курс углубленного изучения литературных стилей. Курс оказался напряженным. Мне нужно было основательно поработать над критическими и хвалебными статьями.

Хотя мне очень нравилось учиться, я все же невероятно устала и дождаться не могла, когда через полтора месяца все это закончится.

Шайен, точно так же погруженная в учебу, весьма мне сочувствовала. Когда мы сидели у меня дома, разложив книги и тетради на шатком карточном столе, она вздохнула и откинулась на спинку стула. Я делала выписки и не обратила на это внимания, но Шайен вдруг заговорила:

– Слушай… Ты ведь понимаешь, я очень жалею, что на прошлой неделе поцеловала тебя.

Подняв голову, я почувствовала, как у меня загораются щеки, и быстро покачала головой.

– Да забудь ты про это!

Она прикусила губу и опустила глаза, уставившись в свою тетрадь.

– Ну да… Спасибо, что ты так отнеслась… Не стала… Ну, ты понимаешь.

– Знаешь, – негромко рассмеялась я, – я совершала столько импульсивных поступков, о которых потом сожалела, что… – Я вздохнула. – Я все понимаю и не хочу, чтобы ты переживала.

– Ты? Импульсивные поступки? – Шайен хихикнула. – Не выдумывай!

Швырнув в нее карандаш, я нахмурилась, видя, как она развеселилась. Это почему-то напомнило мне о Келлане.

Пару секунд спустя в комнату вошла моя сестра, одетая в свободные спортивные штаны и мешковатую футболку. Анна пока что и не думала полнеть, но все равно пыталась скрыть едва заметную выпуклость живота. Я представления не имела, как она собиралась объяснять все у себя на работе, когда беременность станет действительно заметной. Пока что она всего лишь предполагала, что если там будут видеть, как она постоянно ест, то решат, что она просто толстеет от обжорства. Наверное, это могло сработать в первые месяцы.

Анна посасывала леденец, который недавно обнаружила в аптеке. Эти конфетки продавались в отделе для беременных и помогали справиться с тошнотой. Сестра уставилась на меня во все глаза.

– Ты целовалась, Кира? Вот я расскажу Келлану!

Я прищурилась, глядя на нее и намекая выражением своего лица, что она сама просила меня кое о чем помалкивать, а потому Анна вспыхнула и быстро добавила:

– Или не расскажу.

Шайен смутилась, и я одарила сестру яростным взглядом, мысленно желая ей проявить немного больше такта. Бедняжка Шайен и без того чувствовала себя не в своей тарелке, и совершенно незачем было сыпать соль ей на раны.

Анна с огорченным видом положила руку ей на плечо:

– Да не думай ты… Киру вечно все целуют!

Я шлепнула сестру по руке, но Шайен хмыкнула и с легким кокетством ответила:

– Это понятно, она ведь такая милая!