– Куда ты пошла, Амелия? – мать запоздало развернулась и закричала вслед дочери. – Амелия! Живо вернись!
Алекс смог на это только хмыкнуть. Пнув в сторону отколовшуюся ножку чашки, он сел обратно за стол и принялся нервно разламывать еще один тост. Он чувствовал на себе тяжёлый взгляд матери, а потому поспешил разбавить повисшую в столовой после немого игнорирования криков Элеонор тишину:
– Разумеется, она вернётся. – Алекс пожал плечами и стряхнул с пальцев крошки. – Мы же Куэрво. Вы каждый день повторяете нам это. А то вдруг забудем.
Он обернулся на мать и едко улыбнулся, продолжая разрывать хлеб на маленькие кусочки. Ни один мускул на лице матери не дрогнул. Губы стянулись в привычную дежурную ухмылку. Элеонор поджала челюсть, отчего под ней появился мешкообразный второй подбородок, и стала походить на навязчивую утку-наседку, с важным видом прогуливающуюся по берегу. Разве что ходила Элеонор Куэрво пока еще не вразвалку.
– Разберись со своей сестрой, Александр, – холодно процедила мать и развернулась на каблуках, бросив ему напоследок: – И не смейте опаздывать.
Конечно, он не имел права опоздать. Ведь он был
***
– Вы снова поссорились?
Хмурый взгляд отца метался с лица Алекса на Амелию, пока мужчина ковырял вилкой в тарелке. Зубцы наматывали на себя длинные нити пасты, как Алекс терпение Диего Куэрво на кулак. Отец был раздражён, но, кажется, ресторан смягчал его недовольство детьми. Устраивать очередную ругань в ресторане не было в планах ни одного члена семьи Куэрво, поэтому оставалось только косо переглядываться, недовольно сопеть и ёрзать на стуле, потягивая уже третий бокал красного вина.
– Нет. У нас возникло некоторое недопонимание, – криво усмехнулся Алекс, касаясь пальцами двух глубоких ссадин на лбу. – Не могли выбрать мне галстук. Мэлли предлагала бордовый, а я хотел канареечный.
Диего хмыкнул, закинул в рот шарик из спагетти, медленно пережевал его и негромко рыгнул, заставив щеки Алекса покраснеть от беспардонности поведения отца.
– Канареечный, – хрипло протянул тот с выражением лица, словно перед ним на тарелке лежал раздавленный таракан, которого нужно было съесть, но смотрел Диего на сына. – В твоём возрасте уже можно было развить чувство вкуса, Александр.
Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а список из его «можно было», «нужно» и «должно», которые он слышал от отца, расширился до размеров настольной библии. И перечитывать ее он должен был каждый вечер перед сном. Чтобы не забыть ничего важного.
Александру Куэрво было без месяца двадцать шесть, а единственным, что он выбирал в своей жизни сам, были дорогой алкоголь и шлюхи.
Рассеянно пожав плечами, Алекс вернулся к своей тарелке, тщательно избегая направленных на него взглядом родителей следующие минут десять. Он лениво ковырял свою порцию болоньезе вилкой и рассматривал зал, опершись локтем о стол – к неудовольствию матери – и подперев кулаком щеку. Алекс знал каждого в этом зале и с лёгкостью мог поклясться, что и без чтения мыслей сможет угадать, кто и о чем сейчас разговаривает на другом конце зала. Иногда он лениво отправлял очередную порцию пасты себе в рот и продолжал рассматривать гостей ресторана.
Пока не наткнулся на знакомые светлые выцветшие волосы и грязную ржавую копну рядом.
– Смотри, кто там сидит, – встрепенулся Алекс и слегка толкнул сестру локтем, тыкая вилкой в направлении знакомой парочки. – Наши милые влюблённые голубки.
– Алекс, – Амелия закатила глаза, – успокойся уже. Мистер Маккензи поддерживает Лану. Ей сейчас очень тяжело. Психологически. Мы потеряли близкого человека.
– Тогда почему ты не с ними сейчас? Или тебе не нужна поддержка?
Он улыбался приторно-ядовито, той самой ухмылкой, от которой у Амелии обычно сводило челюсть, а желание убить Алекса возрастало в несколько десятков раз. Сестра смотрела на него бесстрастно, затем отодвинул локоть и продолжила разделывать кусок стейка на своей тарелке.
– Потому что сейчас я ужинаю со своей семьёй. Это лучше, чем…
– Чем флирт Алана Маккензи? – хохотнул Алекс.
Отец зыркнул на него из-под сведённых к переносице бровей, мать обиженно поджала губы, а Амелия с незаинтересованным видом отправила маленький кусочек мяса себе в рот, пережёвывая с такой яростью, словно это был кусок резины.