Когда мы уже бежали к своей машине, Генри зачем-то выстрелил по фигурам в вертепе, который был выставлен на лужайке перед церковью, но, кажется, не попал. Он всегда говорил, что не верит ни в Иисуса, ни в Аллаха и вообще ни в каких богов, потому что их нет. Но теперь я поняла, что он лгал. Ведь если он выстрелил в изображение Христа, значит, он его ненавидит. А как можно ненавидеть то, чего не существует?
Больше нам никто не встретился, так что с места преступления мы ушли без помех и с большой суммой денег. Несмотря на это, я все равно чувствовала себя подавленной и, в отличие от Карла и Генри, совсем не радовалась и не ликовала, когда мы погрузились на катер и поплыли на юг. Еще я молилась, чтобы капитан (я не знаю точно, как называется человек, который управляет катером) смог справиться со своей работой, даже будучи в стельку пьян. Я подумала об этом потому, что, как только катер отошел от пристани, мужчины достали виски и начали праздновать и вскоре основательно нарезались.
(Именно поэтому я решила, что могу без опаски достать дневник и сделать эти записи.)
Хорошо бы Джереми понравился его рождественский подарок! Я не видела моего мальчика с прошлого лета, когда мы все вместе ездили в Ванкувер. Он очень вырос и выглядел почти как взрослый мужчина. Когда он меня обнял и поцеловал, то уколол своей щетиной, и это меня просто потрясло. У моего сына растет настоящая борода!
Даже не знаю, когда я теперь его снова увижу. Этой весной Джереми заканчивает школу, и я несколько раз сказала при Карле, как бы мне хотелось побывать на его выпускном вечере. Но вождь делает вид, будто ничего не слышит. Но, быть может, он еще передумает.
Ну вот, уже утро. Я писала несколько часов подряд, и теперь меня тошнит от усталости. Впрочем, может быть, это просто морская болезнь. Наверное, мне нужно пойти в каюту и лечь. Пожалуй, я так и сделаю, но сначала я скажу: с Рождеством, Джереми! Я люблю тебя!
* * *
25 декабря (продолжение)