Влюбленные

— Грант, кстати, тоже заботился о твоих чувствах, но считал, что они должны обязательно рассказать тебе об этой страшной болезни на случай, если оба от нее умрут. Он не хотел, чтобы однажды утром, когда ты обнаружишь в детской спальне их бездыханные тела, это стало для тебя неожиданностью.

Амелия прижала ладонь к губам, чтобы не рассмеяться в голос.

— Я дал твоим детям честное слово, что от этого не умирают, — добавил Доусон, понизив голос почти до шепота. — Хотя иногда человеку действительно может казаться, что еще немного — и он больше не выдержит. Кроме того, Хантер интересовался, прекратит ли его краник когда-нибудь делать это, но я сказал, что при большом везении он сохранит эту способность до глубокой старости.

При этих словах оба уже не сдерживаясь начали хохотать и не могли остановиться добрых пять минут. Наконец Амелия более или менее взяла себя в руки.

— Вот это и называется «святая невинность»!.. — пробормотала она, вытирая выступившие на глазах слезы, и добавила: — Господи, как же хорошо снова смеяться! С тех пор как мы с тобой познакомились, мы еще никогда так не веселились, правда?

— Мы с тобой не делали еще очень многих весьма приятных вещей.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы легкомысленное настроение оставило обоих; Доусон и Амелия снова вернулись на землю. Некоторое время они серьезно смотрели друг на друга, но никто не решался сделать первый шаг. Амелия первой отважилась заговорить о том, о чем оба до сих пор только молчали.

— Я не могу этого объяснить, — начала она, — но мне почему-то кажется, что было бы неправильно продолжить с того места, на котором мы прервались вчера, в больнице…

— Я тоже так думаю, — согласился Доусон, но лицо у него было самое страдальческое. Прежде чем кто-либо из них успел сказать еще хоть слово, на лестнице послышался топот детских башмаков и Грант звонко крикнул:

— Доусон, ты поиграешь с нами в машинки?!

— …Но я совершенно не против, чтобы ты остался и поужинал с нами, — быстро добавила Амелия.

Доусон посмотрел на включенную на полную мощность духовку и потянул носом.

— Пахнет вкусно.

— Я решила приготовить нечто более полезное, чем пицца или пончики. Сегодня на ужин жареный цыпленок с лимоном и розмарином.

— Решено. Остаюсь.

Тут дети ворвались в кухню и полностью завладели Доусоном. В их присутствии вести «взрослые» разговоры не было никакой возможности, и все же он сказал, глядя на Амелию поверх их голов:

— Поговорим после ужина. Ты должна кое-что узнать, и я хочу, чтобы ты узнала это от меня.

* * *

На случай непредвиденных обстоятельств у Карла всегда имелся запасной вариант. Только дурак, считал он, не просчитывает все возможности, а он никогда дураком не был, иначе ему бы просто не удалось так долго скрываться от могущественной полицейской машины. В свое время Карл предпринял все необходимые шаги, чтобы обезопасить свое лесное убежище даже от нелепых случайностей, но на случай, если хижину все-таки обнаружат, у него было еще одно тайное укрытие, о котором он не рассказывал ни Флоре, ни Джереми. Там он мог спрятаться, если ситуация станет критической, и при этом быть уверенным, что его никто не найдет даже случайно.

А ситуация была критической. Карл понял это, как только увидел рану Джереми. Он ни секунды не сомневался, что без хирургической помощи его сын обречен: сепсис и внутреннее кровотечение непременно его доконают. И главное — Джереми знал это не хуже его.

Впрочем, рвать на себе волосы Карл не собирался.

— Это место было идеальным, пока нас никто не искал, — сказал он сыну. — Но теперь легавые начнут прочесывать местность и обязательно наткнутся на нашу хижину. Мне надо убираться отсюда как можно скорее. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Джереми, разумеется, понимал, что отцу необходимо исчезнуть. Нельзя было допустить, чтобы его арестовали или убили. Если змее отрубить голову, она погибнет. Если не станет Карла, вся его борьба окажется напрасной. Вот почему он не оспаривал отцовское решение, не умолял остаться, не просил доставить в больницу, где его могли бы спасти. Свою судьбу Джереми встречал как истинный крестоносец — с открытым забралом.

И все же, когда Карл вручил ему пистолет с одним патроном, в его глазах стояли слезы — зрелище, без которого главарь «рейнджеров истины» предпочел бы обойтись. В Джереми определенно была жива сентиментальная жилка, доставшаяся ему от матери и проявлявшая себя в самый неподходящий момент — тогда, когда Карлу было неудобно или некогда его утешать.