Влюбленные мошенники

– Спокойной ночи, Грейси, – прошептал он, прижимаясь к ее губам, и выпрямился.

– Спокойной ночи.

Но Грейс уцепилась за рукав его рубашки и не дала ему уйти.

– Я думала о твоих руках, – сообщила она доверительным шепотом.

– О моих руках?

– Я все думала: на что это будет похоже? Ну… ты понимаешь. Когда к тебе прикасаются пальцы, способные выбрать из колоды подбритых тузов.

Он не смог удержаться: обхватил ее щеки ладонями и глубоко заглянул в мечтательные голубые глаза, чувствуя ее нежность и теплоту.

– Не здесь, – предупредила она, зевая. Ему пришлось сглотнуть. –А где?

Ответом ему стало тихое похрапывание.

* * *

Грейс проснулась четыре часа спустя. Она сама не знала, что ее разбудило: пульсирующая боль в висках, чудовищная жажда или мучительное, ослепительно яркое воспоминание о том, как она себя опозорила. Комната закружилась у нее перед глазами, когда она села в постели. Через минуту или две кружение замедлилось, но, сообразив, что она голая, Грейс испытала сильнейшее желание снова лечь и укрыться, с головой. А еще лучше – провалиться сквозь землю. Однако безотлагательная потребность посетить туалет пересилила стыд. Она встала, напялила через голову рубашку. и отправилась в ванную.

Воспользовавшись случаем, она заодно почистила, зубы и расчесала спутанные, все еще влажные после ванны волосы.

– Дура чертова, – прорычала Грейс, обращаясь, к своему бледному, с запавшими глазами отражению в; зеркале над раковиной. – Кретинка! Ее кожа напоминала оконную замазку, глаза слезились; можно было подумать, что она чудом поднялась с одра смертельной болезни. Странно, что ее не тошнит. Напротив, на нее вдруг напал волчий голод. Вчера вечером миссис Финни, квартирная хозяйка Рубена, принесла ей на ужин чашку бульона и бутерброд с ветчиной. Бульон она выпила, но бутерброд так и остался на тарелочке в кухне. При воспоминании о хлебе и ветчине у Грейс потекли слюнки, но одной лишь мысли о том, что придется вступать в объяснения с Рубеном, если он проснется, хватило, чтобы сразу отбить у нее аппетит.

И все-таки голод победил. Грейс нащупала свой халат и на цыпочках спустилась вниз.

Бутерброд оказался на месте, а вот Рубена не было. Дверь, ведущая на задний двор, осталась полуоткрытой, сквозь щель в комнату проникал свежий воздух. Прислонившись к дверному косяку и задумчиво жуя бутерброд, Грейс выглянула в туманную темноту.

Позади нее в порту завыла сирена. Тоскливый звук заставил ее поежиться, но прохладный влажный воздух приятно охладил разгоряченную кожу. Когда туман поредел, она разглядела в отдалении оранжевую точку – огонек манильской сигары Рубена. Грейс зачарованно следила, как огонек то вспыхивает, то угасает в темноте. Проглотив последний кусок хлеба с ветчиной, она стряхнула с ладоней крошки и расправила плечи. Лучше выяснить отношения, не откладывая.

Он был на верхней террасе сада и сидел на том самом диванчике-визави, где они ужинали во время первого свидания. Грейс остановилась в десяти шагах от него, не зная, что сказать. Он тоже молчал, но ей показалось, что он улыбается. Со своего места она не могла решить, что именно выражает эта улыбка.

– Я не ждала тебя домой так рано, – начала Грейс, стараясь держаться как ни. в чем не бывало, хотя внутри у нее все переворачивалось от стыда. – Надеялась завершить свои ежегодные поминки по Джо до твоего прихода. Извини, Рубен, мне очень жаль, что ты застал меня в таком виде. Наверное, все это показалось тебе очень утомительным.

Его улыбка, что бы она ни выражала, стала еще шире.

– Утомительным? Я бы так не сказал, – негромко возразил он. – За такое зрелище можно было и приплатить.

Грейс обхватила себя руками, не зная, что сказать.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно.

– Хочешь воды?

Он ткнул пальцем в стакан, стоявший перед ним на столе.

– Нет, спасибо.

– Глоток виски? Грейс содрогнулась.

– Может, присядешь? – пригласил Рубен, похлопав по деревянному сиденью рядом с собой. Она помедлила.

– Да не бойся, я не кусаюсь.

Было бы счастьем, если бы весь вечер целиком изгладился из ее памяти, но увы, она все помнила. Особенно остро ей вспоминалось, как она сидела на коленях у Рубена в чем мать родила, прижималась к нему и твердила, как он ей нравится. А потом умоляла, чтобы он ее поцеловал. Может, Рубен и не кусался, но вот о себе самой Грейс этого сказать никак не могла. Она безусловно представляла опасность и для себя, и для окружающих.

После долгих колебаний она приняла приглашение и присела рядом с ним, подтянув озябшие босые ноги на сиденье и закутав их в полы халата.

– Который час? – спросила она, просто чтобы нарушить молчание.

– По-моему, где-то около полуночи.

– Почему ты до сих пор не лег?

– Да так, не спится.