Влюбленный Байрон

«Я потерял сон и боюсь совсем потерять рассудок», — писал Скроуп, добавляя, что его преследуют кредиторы и он в любой день может быть арестован. Байрон через какое-то время ответил письмом — смесью рассказов о своих блужданиях, временных жилищах и разврате в местных банях, завершающейся небрежно оброненной надеждой, что «все будет в порядке». Но этого не произошло. Более года Байрон не имел известий от своего поверенного мистера Хэнсона и в своих успокоительных фантазиях предполагал, что Рочдейл продан и земли в Норфолке тоже, что долги уплачены и что он — богатый молодой человек. И только когда Скроуп написал: «Меня может спасти только твое возвращение», Байрон понял, хотя и не совсем твердо, что должен вернуться домой.

Он взял Николо Жиро с собой на Мальту. Там он встретился, по ее настоянию, с миссис Констанс Смит, которая напомнила ему о тайном обещании, — но пламя потухло, более того, он страдал от лихорадки, геморроя, сифилиса, подхватив заразу, как и все английское сообщество в Афинах, от греческих и турецких женщин.

Зачислив Николо в иезуитскую школу, в мае 1811 года Байрон отплыл в Англию, испытывая отвращение и разочарование до такой степени, что, казалось, ни дева, ни юнец никогда более не вызовут его восхищения.

В своем дневнике он излил накопившийся сарказм:

В двадцать три лучшая часть жизни уже позади, а горечи ее удваиваются. Я повидал людей в разных странах и нашел их одинаково презренными — в крайнем случае баланс скорее в пользу турок. В-третьих, у меня душа болит… В-четвертых, я — хром на одну ногу, и моя телесная убогость с годами возрастает и наверняка сделает мою старость невыносимой. Кроме того, в последующей жизни я ожидаю получить две, а то и все четыре ноги в качестве компенсации. В-пятых, я становлюсь все в большей степени эгоистом и мизантропом. В-шестых, мои дела и дома, и за границей довольно мрачны. В-седьмых, я пережил все свои стремления и большинство честолюбивых планов, даже поэтических.

Плавание на фрегате «Волаж» с Мальты в Англию заняло шесть недель, что дало ему время припомнить чудеса и беспутства его путешествий: турецкие бани, «эти мраморные эдемы шербета и содомии», и пожалеть о своем сомнительном будущем. Он должен отправиться в Нотт, чтобы повысить арендную плату, потом в Ланкс, чтобы продать шахты, потом обратно в Лондон, чтобы разделаться с долгами, а потом сесть на борт грузового судна — и куда глаза глядят. В колючем письме матери он вновь вернулся к повелительному тону:

Будь добра, приготовь комнаты к моему прибытию в Ньюстед, но смотри… на меня только как на гостя. Должен предупредить, что я долгое время сидел на вегетарианской диете: ни рыбы, ни мяса… поэтому мне понадобится много картофеля, зелени и сухарей; я не пью вина. У меня двое слуг — греки средних лет… Я бы не хотел, чтобы меня одолевали визитеры, но буде они появятся, тебе придется их принять, так как я не хочу, чтобы меня беспокоили в моем затворничестве; ты знаешь, я никогда не любил общества, а теперь эта нелюбовь окрепла. Я привез тебе шаль и большое количество розового масла.