Влюбленный Байрон

Английский хирург Дэниел Форрестер, приехавший вскоре со своим капитаном на военном бриге «Алакрити», оставил живое описание этого беспорядочного хозяйства: юные солдаты в широких льняных юбках (часть национальной одежды греков) и грязных носках, вооруженные до зубов, либо палят из ружей, либо играют в карты прямо на полу. Тита, в полном обмундировании, ввел Форрестера и капитана Йорка в помещение. Лукас, одетый, как албанец, с оружием, украшенным красивой чеканкой, принес им кофе и оливки. Байрон встретил их приветливо, но разговаривал весьма легкомысленным тоном: трудно было поверить, что он написал хоть строчку «на серьезные и трогательные темы». Послеобеденным развлечением была пальба по бутылкам из-под вишневого ликера, причем Байрон стрелял удивительно метко, хотя, как заметил Форрестер, его рука дрожала «словно во время приступа лихорадки».

Согласно донесениям греческих разведчиков, взять Лепанто было не трудно, так как албанская армия, которая удерживала крепость, не получала жалованья уже несколько месяцев и ей грозил голод. Битва будет чисто символической, так как албанцы почтут за благо сдаться. А когда Лепанто падет, они смогут, по словам Маврокордатоса, захватить Патрас, и тогда Западная Греция окажется в их руках. Эта картина — Байрон в вонючей лагуне под проливным дождем, сплошная топь, армия на грани распада, — все бы это могло показаться (не будь оно столь плачевно правдивым) вымыслом, возникшим в воображении молодого впечатлительного лорда, когда он разъезжал на пони по окрестностям Абердина.

Многое соединилось, чтобы досадить ему, но самым худшим было смятение чувств из-за Лукаса. Байрон полагал, что, как с Эдлстоном и Робертом Раштоном, его всегдашний магнетизм покорит юношу, но этого не случилось. Для Лукаса Байрон был пожилым мужчиной с седеющими волосами, потемневшими зубами, склонный к полноте, — могущественным человеком, в чьей власти пожаловать мундир, золотой шлем и все снаряжение воина. Насупленные брови Лукаса тревожили Байрона, как «взгляд змеи». На свое тридцатишестилетие в январе 1824 года, несмотря на угасание сексуальной силы, он написал стихотворение о живучести любви даже в постаревшем сердце:

Должно бы сердце стать глухим
И чувства прежние забыть,
Но, пусть никем я не любим,
Хочу любить!

Огонь мои сжигает дни,
Но одиноко он горит.
Лишь погребальные огни
Он породит[87].

Чувство чести, упрямство, некоторая привязанность к этим мошенникам-грекам и ответственность по отношению к комитету в Лондоне удерживали его здесь. Он утверждал: «Я буду рядом с греками до последнего лоскута, до последней рубашки». Он ненадолго воспрянул духом, когда после задержки в шесть месяцев пришло известие, что прибывает якобы известный пиротехник мистер Пэрри и его команда. Мистер Пэрри должен был доставить всевозможные образцы оружия уничтожения, которые могли бы пригодиться в «лаборатории», которую он собирался создать, как и наладить изготовление ракет Конгрива[88]. К сожалению, Пэрри никогда и близко не видел эти ракеты, он был простым чиновником в Гражданском департаменте Вулича, и ни он, ни Байрон, ни члены Греческого комитета не подумали о необходимости снабдить «лабораторию» необходимыми материалами. Пэрри ссорился буквально со всеми, но, к большому раздражению полковника Стенхоупа, Байрон с ним подружился. Они вместе по вечерам пили бренди, и Пэрри, «грубоватый толстяк», угощал Байрона «кабацкими историями» и сплетнями из английской жизни.

Тринадцатого февраля авангарду под командованием графа Гамбы было приказано выступить к Лепанто. Байрон со своим отрядом должен был на следующий день последовать за ним. Но вмешалось предательство. Колокотронис, узнав об их намерениях, пришел к выводу, что, если Лепанто будет взято, его соперник Маврокордатос возвысится, а его собственный авторитет будет подорван. Он послал в Миссолунги небольшую группу сулиотов из Пелопоннеса, чтобы те сеяли смуту среди сулиотов Байрона и убеждали их не сражаться. Солдаты Байрона взбунтовались и заявили, что не будут выступать, пока им не повысят жалованье, после чего потребовали, чтобы несколько военных были повышены до рангов генерала, полковника и капитана. Но и после того, как эти требования были удовлетворены, они не выказали готовности штурмовать каменные стены и рисковать жизнью, чтобы отвоевать обветшалую венецианскую крепость, в которой их не ждала большая добыча. Байрон почувствовал себя преданным этой кучкой мошенников, он сказал, что умывает руки, и только после настоятельных уговоров и просьб одного из вождей согласился сформировать новый отряд, но не столь многочисленный. План захвата Лепанто был отложен, а момент упущен.