Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

–  А я, представьте, – заявил он, – готов стерпеть тестя-стервеца с запахом прокисшего сидра – папашу той девки, на которую не польстится ни одна сводня. Да, представьте, готов. Но как могу я снести труса в собственной семье? Итак…

–  Итак?

–  На очереди второе окно.

Карлик вывернулся из рук мушкетера.

– Я чувствую, мы не понимаем друг друга. Вы меня напугали. Насчет дочки мы еще потолкуем. Мне хотелось бы взять шпаги. Я потребую их через нотариуса.

Едва он выскочил из комнаты, как появилась прекрасная Мадлен.

– Господин лейтенант.

– Да, дитя мое.

– Господину Пелиссону де Пелиссару плохо. Он ждет, чтоб вы его посетили.

Кандидат в тести всунул в приоткрытые двери свою истощенную алчностью физиономию.

– Еще одно. Я уже ухожу. Мы подумаем… Верните только мне ночную рубашку моей дочери.

– Ночную рубашку?

– Я ж вам объяснял, это памятка. Драгоценная вещица.

– Вот не Думал, сударь, что ночная рубашка может быть семейной реликвией. Я полагал, такое бывает скорее у ирокезцев или у неаполитанцев. Прочь!

И гнусавый карлик испарился, бормоча что-то о смертельном номере с нотариусом, о ночных рубашках и дневной страже.

XXXVII. … ДО ОХОТЫ ЗА ЛА ФОНОМ

– Чудное мое дитя, – осведомился д'Артаньян, – вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.

– Да, – ответствовало чудное дитя.

– Что же у него болит?

– Ноги.

И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.

Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.

Друг нашего мушкетера находился в постели.

– Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.

– Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами?

– Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки – страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…

– И что же?

– Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?

– Кагс-то не очень…

– Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.

– Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.

– Я изучал почки и сердце, но только в молодости и мимоходом. Однако этого достаточно, чтобы поставить такой диагноз. Это существо вмещает в себя колоссальное количество жидкости, равное половине его тела, а может, и больше.

– Я б сказал, что он весит не более ста двадцати фунтов.

– Сто двадцать фунтов весу – это пустяки, но шестьдесят фунтов жидкости – это уже кое-что. В особенности если эти шестьдесят фунтов составляют семейное лекарство капитана О'Нила.

– Да, этим нельзя пренебречь.

– Вот именно.

Воцарилось исполненное восхищения молчание.

– Надеюсь, вы следите за моей мыслью, дорогой д'Артаньян, поскольку от физиологии я перехожу к упругости тел.

– Несомненно.

– С другой стороны – у этого самого О'Нила два огромных, похожих на губку уса.

– Отнеситесь к ним с должным уважением, друг мой, испанские пули не раз щекотали их, но ни разу не опалили.

– Да, да. Но я понял, в чем тут дело. Вы обратили внимание, каким образом он пьет?

– Ей-богу, нет.

– Ваш доблестный О'Нил погружает по очереди оба своих огромных уса в стакан, затем высасывает из них всю жидкость. Таким образом, не переводя дыхания, он поглощает колоссальное количество семейного эликсира.

– Мой дорогой, мой несравненный Пелиссон, ваши выводы изумительны, но как это связано с вашими Ногами?

– Вам не кажется, что я немного исследователь?

– В вас меня не удивляет ничто.

– Так вот, как исследователь, я прочитал уйму всяких рассказов о путешествиях и пришел к выводу, что наши африканские братья обладают удивительной склонностью к подражанию. Они даже превосходят порой предмет своего подражания.

– Мне кажется, я начинаю вас понимать.

– Таким образом Нога № 1 и Нога № 2, оба уроженцы Судана, без устали подражали капитану О'Нилу.

– И преуспели в этом?

–  Очень даже преуспели. Лучше не скажешь. Знаменитый изобретатель исторг вздох.

–  Так, значит, ваши Ноги…

– Боюсь, что теперь они будут отсыпаться не менее недели.

– Выходит, целую неделю без Ног?

– Да, на собственных, так сказать, окороках…

– Но это же вам не пристало.

– Сперва я хотел выписать другие Ноги, из Оверни или из Пруссии.

– Неплохая идея.

– Но я вовремя вспомнил, что овернцы очень своевольны, а пруссаки обожают дисциплину, в то время как мне хочется, знаете ли, время от времени порезвиться. Тогда я решил переключиться на работу над изобретением, это отнимет у меня ровно неделю.

– Вполне достаточно, чтоб встать на ноги.

– Вот именно.

– И это все?