Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

– То, что вы совершили тогда для королевы, вы можете совершить теперь для особы не менее благородной, но гораздо более долговечной.

– Для Франции! – пробормотал д'Артаньян.

– Быть может, еще более значительной, – вполголоса отозвался кардинал. Затем он добавил:

– Выбрать необходимые средства предоставляется вам самому. Вот вам мои инструкции. И вот моя подпись, чтоб обеспечить вас экипировкой. Возможно, данного вам снаряжения окажется недостаточно. Мчитесь вперед, как молния, выказывая рвение. Но может возникнуть задача и потруднее: затаитесь, как мертвец, если в этом будет необходимость. Держите.

И он протянул мушкетеру тяжелый запечатанный конверт.

– И вот средства. – Он указал на мешок у изножья кровати. – До свиданья, сударь.

Д'Артаньян склонился перед этой бледной тенью, которая, казалось, устремилась в будущее, и вышел. В мешке было пять тысяч экю.

IV. КАК ПЛАНШЕ ПОКУПАЛ МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ…

Д'Артаньян был человеком действия, но его преосвященство произнес роковое слово, и это слово было «затаитесь».

Тараскон кишел королевскими и кардинальскими шпионами. И каждый шпион был наделен двумя глазами. К каждый из этих глаз, сам по себе мог совершить две вещи: как бы взвесить на кончиках ресниц полученный от Ришелье кошелек и одновременно проникнуть зрачком в надпись на толстом конверте, который был на попечении д'Артаньяна.

И потому мушкетер считал, что всего надежнее довериться своей лошади, которая устремилась навстречу солнцу по пути в Арль.

От Тараскона до Арля четыре лье. Иначе говоря, часовая прогулка под бренчание экю и под перезвон собственных мыслей.

При въезде в Арль раскинулась ярмарка и подле ярмарки была лужайка, где привязывали лошадей.

Наш гасконец расположился на траве. Поскольку он не подозревал свою лошадь в симпатии ни к роялистам, ни к кардиналистам, он, не торопясь, вскрыл конверт.

В этом конверте заключался другой, на котором было написано: «Вскрыть в Риме первого августа».

– Кажется, нам предстоит дорога в Рим,– пробормотал наш гасконец. – А это, что ни говори, лучше, чем тащиться в Швецию, как выпало Шарнасе, которому довелось утешать сразу двух королей – шведского и польского, из одной и той же династии Ваза.

В этот момент шагах в двухстах от него образовалось сборище, и это привлекло внимание нашего гасконца. Из толпы доносились крики, чаще всего слышалось слово «вор».

Д'Артаньян приблизился небрежным шагом старого солдата. Толпа клубилась вокруг перевернутого лотка со сластями. Нуга, пряники, фрукты в сахаре, миндаль, леденцы усеяли землю.

Жители Арля разделились на два лагеря. Один наблюдал, другой действовал.

Стоит ли пояснять, что первый состоял из арлезианцев и арлезианок, второй – из мальчишек и собак.

Эта вторая партия поклялась, кажется, подобрать с земли все до последней крошки.

Заинтересовавшись тем что происходит, д'Артаньян счел уместным развести враждующие стороны. У иных участников стычки, схваченных его стальными руками, лица вдруг стали точно такого же цвета, как нос господина Мюло, когда его исследования заходили за полночь.

Орудуя рукоятью шпаги, д'Артаньян не отказывался в то же самое время от доводов рассудка:

– Друзья мои, насилие нище не одобряется. Тертуллиан писал… – Нужно ли пояснять, что д'Артаньян редко штудировал римского историка Тертуллиана. Тем сильнее было его изумление, что его сразу узнали.

– Господин д'Артаньян!

– Планше!

Нападающим был как раз Планше. Все тот же Планше, но на этот раз в холщовом алесонском костюме и с бородой.

Однако борода была накладная и съехала набок.

Подправив свое театральное приспособление, Планше гаркнул:

– Молчать! Офицеру его величества не нравится, что вы тут расшумелись.

Затем Планше сказал, обращаясь к своему бывшему хозяину:

– Да будет вам известно, сударь, что я заказал на сегодняшнее утро у этого жалкого человека сорок фунтов миндального печенья.

– Аппетит у тебя недурен, – заметил д'Артаньян.

– Да, но что такое миндальное печенье?

– Печенье – это печенье.

– Это смесь миндаля, сахара, яичного белка и лимона.

– Вот именно.

– Не угодно ли попробовать, сударь, хоть штучку?

Планше протянул одну из печенинок мушкетеру, который поспешил отклонить от себя эту честь.

– Что скажет нам суд, – продолжал Планше, – если мы углубимся в этот предмет? Во-первых, он нам скажет, что мы имеем дело с орехами вместо миндаля.

– С орехами. О!..

– И потом, это белки из утиных яиц, а вовсе не из куриных.

– Из утиных! Черт побери, мой друг, узнай королевский судья об этом…

– Кроме того, в сахар подмешана мука.

– Мука? Не далее как вчера кардинал мне сообщил…

– И наконец… – и тут Планше воздел указательный палец. – Наконец, лимон, сударь, – это вовсе не лимон. Это самый обыкновенный апельсин.

Обращаясь к виновному, д'Артаньян напустил на себя как можно больше серьезности:

– Его преосвященство сказал мне: он полагает, что колесование применяется чересчур редко.

– Смилуйтесь, монсеньер! Моя жена ждет ребенка и…

– Выходит, ты не ограничился порчей товара, ты принялся еще и за жену? Теперь бедняжка родит, несомненно, такого же негодяя, как ты. Как считаешь, Планше?

– Я полагаю, сударь…