— Максу хочется побегать, мадемуазель, — сказал мальчик, явно не слушая деда.
— Ему можно будет побегать, когда мы придем в лес, — сказала Лариса. — А ты послушай, что говорит дедушка.
— Он еще слишком мал, чтобы понять, — сказал граф. — Но в один прекрасный день он поймет.
Граф выпустил руку Жан-Пьера и пошел прочь, медленно, сохраняя безукоризненную осанку.
«Как он похож на солдата, идущего в бой», — подумала Лариса.
Жан-Пьер с Максом убежал куда-то в другую сторону, и она быстро последовала за ним. Время тянулось медленно. Трудно было сосредоточиться на Жан-Пьере, рассказывать ему истории, стараться, чтобы он запомнил хоть что-нибудь из услышанного. Лариса поймала себя на том, что представляет графа Рауля так ясно, как будто тот находится вот здесь, рядом с ней. Девушка вспомнила их вчерашний разговор и с ужасом поняла: ей хотелось, чтобы граф ее поцеловал. «Как я могу предаваться столь возмутительным желаниям?» — спросила она себя. Рассудок, казалось, покинул ее, Лариса не могла думать ни о чем, кроме выражения его глаз и голоса, пробудивших в ней странные ощущения.
В конце концов, когда Жан-Пьер поужинал и Сюзанна повела его в спальню, Лариса отправилась к себе. Она решила переодеться, сменив дневное платье на одно из тех, муслиновых, которые шила сама. Она разложила его на постели и собиралась умыться, когда в дверь внезапно постучали и, прежде чем девушка успела ответить, в комнату вошла няня.
— В чем дело? Что случилось? — воскликнула Лариса. В ответ няня захлопнула за собой дверь и разразилась глубокими, удушающими, старческими рыданиями.
— Да в чем же дело? Кто вас расстроил? — Она подхватила няню под руки и усадила в кресло. Опустившись рядом на колени, она попросила: — Расскажите. Пожалуйста, расскажите мне. Я не могу вас видеть такой несчастной.
— Мой мальчик! Мой бедный мальчик! — рыдала няня.
— Произошло… несчастье?
Лариса знала, кого няня называет обычно «своим мальчиком», и почувствовала, как ледяная рука как бы сжала ее сердце. Стало трудно говорить.
— Ну, кто бы мог подумать… поверить, что отец сможет задумать такую жестокость?
Лариса внезапно успокоилась.
— Что же сделал старый граф?
— Я не могу вам… сказать, — продолжала рыдать няня. — Этого никто не должен знать… но мой мальчик! Мой бедный мальчик!
Лариса набрала воздуха, взяла няню за руки и опустила их, открыв ее лицо.
— Говорите, — сказала она почти грубо. — Расскажите, что случилось! Я должна знать!
Слезы катились по щекам няни, губы ее дрожали:
— Бернард… похвалялся. Я слышала, но он меня не видел.
— Что сказал Бернард?
— Я не могу… вам сказать, — прошептала няня. — Может быть, это и неправда. Мой мальчик! Мой мальчик! Я его так люблю!
— Скажите мне, что вы услышали! — сказала Лариса голосом, которым отдают приказ.
Няня пыталась было высвободить руки, но не смогла. Ларисе уже показалось, что ничего не удастся добиться, но внезапно няня сдалась. Новый поток слез хлынул из ее глаз.
— Вино! — простонала она. — Вино отравлено!
Лариса отпустила нянины руки и изменившимся голосом спросила:
— Старый граф хочет его убить?
— Он всегда его ненавидел! — пробормотала няня. — Но я никогда не думала, что человек может убить… своего сына!
Лариса встала. Сперва она не могла поверить, что услышала это не во сне. Неслыханно! Невозможно! В голове не укладывалось, чтобы такой человек, как старый граф Вальмон задумал убийство собственного сына. Потом она вспомнила фанатические нотки его голоса: «Жан-Пьер займет мое место. Вальмон будет принадлежать ему!». Он просто сошел с ума! Но это не спасет графа Рауля! Она поняла, что нужно делать, и повернулась к рыдающей женщине:
— Послушайте, няня. Я хочу спасти графа Рауля, и вы мне в этом поможете!
Няня перестала плакать и взглянула на Ларису.
— Что я… могу сделать, мадемуазель?
— Я еду в Париж. Я предупрежу его. Никто не должен знать об этом. Если я возьму из конюшни лошадь, об этом доложат старому графу?
Няня еще судорожно всхлипывала, но уже почти что успокоилась:
— Спросите на конюшне Леона. Ему можно доверять. Не говорите, куда едете. Главный конюх уже ушел домой, присматривать остался один Леон с мальчиками-помощниками. Скажите ему, что хотите покататься.
— Так и сделаю, а вы скажите Сюзанне и горничной которая прибирается в моей спальне, что у меня разболелась голова и я просила меня не тревожить.
С этими словами Лариса подошла к гардеробу и вынула платье для верховой езды. Свое собственное она оставила дома, передав его Синтии: оно было уж слишком старым и изношенным. Это же, скроенное по новому фасону, принадлежало матери, ему не было и четырех лет. Оно вполне годилось для лета. Платье было черного цвета, с белым воротничком. Широкая юбка, ниспадающая с луки седла до самого стремени, очень элегантна. Платье сидело на ней прекрасно. Шляпа с высоким верхом, в которой матушка ездила на охоту, тоже выглядела весьма прилично.