Влюбленный Дракула

Для того чтобы обезопасить себя от повторения событий прошлой ночи, я забаррикадировала двери комнаты, придвинув к ним маленький комод. В одном из ящиков этого комода лежала моя влажная ночная рубашка, вещественное напоминание о том, что пережитой кошмар не был создан моим воображением. Я свернула рубашку в комок и затолкала в дальний угол ящика, надеясь, что сумею тайком отстирать ее от пятен травы и земли и избежать объяснений с прачкой или, того хуже, с директрисой.

2 июля 1890.

Последующие школьные дни были весьма похожи на тот, что я описала. Забыла упомянуть, что в дополнение к своим учительским обязанностям я порой помогала своей бывшей однокашнице Кейт Рид, ныне ставшей журналисткой, в подготовке ее статей. Родители Кейт поместили свою двенадцатилетнюю дочь, изрядно утомившую их своим упрямством, в школу мисс Хэдли, надеясь, что здесь ее характер отшлифуют, придав ему мягкость и светский лоск, столь востребованные на брачном рынке. Однако все усилия мисс Хэдли привели к обратному результату, и своеволие, присущие натуре Кейт, под гнетом школьных правил расцвело еще более пышным цветом. Выйдя из школы, Кейт вновь обманула ожидания своих родителей, полагающих, что бурный ее темперамент найдет применение в благотворительности, и стала помощницей Джейкоба Генри, известного журналиста, которого она встретила, тайком отправившись на вечер, устраиваемый фабианским обществом. Вскоре Кейт фактически стала правой рукой своего наставника, именно ей, и никому другому, он доверял редактировать все свои статьи.

Через некоторое время статьи эти стали выходить под двумя подписями; теперь Кейт пишет как в соавторстве с Джейкобом, так и самостоятельно. С Джейкобом они остаются закадычными друзьями и каждый вечер встречаются, чтобы прочесть едва сошедший с типографского станка выпуск утренней газеты. Как утверждает Кейт, частенько они делают это «за сигарой и бокалом пива». Надо сказать, моя подруга обожает меня шокировать, всячески демонстрируя пренебрежение к тем самым хорошим манерам и этикету, по части которых я являюсь признанным знатоком. Как-то раз она даже пыталась затащить меня на журналистскую вечеринку, на которой они с Джейкобом отмечали свой крупный успех — выход из печати большой статьи, посвященной насильственным преступлениям против женщин. Однако я сочла за благо отказаться от приглашения, так как, признаюсь, Джейкоб мне совсем не по душе: мне не нравятся его пальцы, вечно перепачканные табаком и чернилами, его хронически небритые щеки, а главное — откровенно оценивающий взгляд, который он устремляет на всякую женщину.

Я изучала стенографию и делопроизводство и потому не сомневалась, что в будущем сумею быть полезной Джонатану в его адвокатской деятельности: на пишущей машинке я печатала с достойной удивления скоростью. Благодаря этим навыкам я оказывала немалую помощь Кейт. К тому же, собирая материалы для будущих статей, она зачастую нуждалась в компаньоне. За несколько дней до жуткого происшествия на берегу реки мы с Кейт посетили бедный квартал, расположенный на узких улочках между Битнэл-Грин и Уайтчепел, дабы исследовать жизнь фабричных рабочих.

Вместе мы заходили в жалкие комнаты, лишенные элементарных удобств, убогие жилища, где воздух, казалось, был пропитан нищетой и несчастьем. В тесноте и сырости там ютились огромные семьи, насчитывающие по восемь-десять детей. Повсюду висело мокрое белье, выстиранное в отравленных промышленными стоками водах Темзы, во дворах смердели выгребные ямы. Природа наградила (или наказала) меня чрезвычайно острым обонянием, и мне казалось, я вот-вот потеряю сознание, удушенная отвратительными миазмами, в которых смешивались запахи человеческих отходов, грязных пеленок, пота и похлебки из костей. В большинстве своем женщины, обитавшие в этом мрачном квартале, вынуждены были работать — ткачихами, швеями, гладильщицами, прачками. У всех, даже у самых молодых, пальцы были уродливо скрючены и покрыты мозолями, а лица бороздили морщины. Несмотря на то, что и сами женщины, и их мужья гнули спины с утра до вечера, зачастую они были не в состоянии внести неоправданно высокую арендную плату за убогое жилье.

Ознакомившись с бытом рабочих, Кейт разузнала, где находится контора домовладельца. При этом она щедро пускала в ход свое женское обаяние, доказав, что годы, проведенные в школе мисс Хэдли, не прошли для нее даром. Едва мы явились в контору, Кейт дала волю своему негодованию.

— Как, по-вашему, этим людям содержать свои семьи, если арендная плата пожирает девяносто процентов их жалованья? — без обиняков спросила она. — Вы буквально превратили их в рабов. И вы полагаете, все это не противоречит христианскому милосердию?

Разумеется, мы не получили хоть сколько-нибудь внятных ответов на подобные вопросы, однако я сияла от удовольствия.

— Ты задала этим типам настоящую словесную порку, — сказала я Кейт, когда мы с ней вышли из конторы.