– Она была чрезвычайно несчастлива. Я даже представить не мог, насколько. Я считал, она просто зла из-за моего требования переехать в Кинглас, чтобы спасти наш брак. Оставаться в Глазго было никак нельзя.
– Действительно, – мягко произнесла Виктория.
– Джанет полагала, я должен довериться ей последний раз и дать возможность остаться в Кендрик-Хаузе. – Он вздохнул. – Я искренне хотел так и поступить. Что бы ни последовало дальше.
Ник не заметил, как начал себе противоречить. Всего несколько минут назад он корил себя за нерешительность в действиях касательно супруги. Это окончательно убедило Викторию: граф имел дело с неразрешимой ситуацией.
– Как развивались события после вашего возвращения в Кинглас? – спросила она.
– Сначала спокойно. Джанет была рада увидеть Кэма, и мы оба старались вернуть былое. Но семья не желала помочь нам, слишком их задело ее предательство и тень, которую она бросила на имя Кендриков.
– Трудно винить их за такое.
– Да, но мне следовало понять, какое действие возымеют их выходки на ее чувствительную натуру. Мне надлежало тщательнее оберегать ее, особенно от Ангуса.
– Они периодически вступали в сражения, полагаю.
– Не то слово. Джанет тяготила жизнь в Кингласе, и она начала называть свое пребывание там «заключением». Вдобавок к прочему в том году зима выдалась на редкость холодная и суровая. Жена просила меня позволить ей вернуться в Глазго, а Ангус заявил, что ее долг – оставаться в замке с мужем и ребенком, и что ей немедля надо прекратить вести себя, как испорченная дрянь. Естественно, произошел грандиозный скандал.
Виктория поморщилась, вполне представляя ужасную сцену.
– Это и правда похоже на Ангуса.
– Когда я отказал Джанет в ее просьбе, она обвинила меня в полном недоверии ей. Мое терпение лопнуло. Я довел до ее сведения, что прежнее поведение лишило меня всякого доверия по отношению к ней. В ответ она сказала, что если б я ее достаточно любил и находился рядом, нужды в иных мужчинах у нее не возникло бы.
Виктория почувствовала злость к покойной, но быстро подавила ее и промолвила:
– Какая глупость. Обвинения твоей супруги лишь доказывают, как исказилось ее восприятие реальности.
– Сейчас это, конечно, ясно видно. Но тогда я не принял всерьез ее слова, будто она скорее умрет, нежели продолжит влачить «жалкое существование» в Кингласе. – Арнпрайор покачал головой. – Однажды ночью она приняла слишком большую дозу опия. Горничная не поняла этого, а я… Я не был рядом, и мы узнали о ее поступке, когда было уже слишком поздно.
В горле Виктории встал комок. Ей пришлось судорожно сглотнуть его, прежде чем она смогла говорить.
– Учитывая состояние ваших отношений, тебя нельзя винить в том, что ты не находился в ее спальне.
– Мне следовало…
– Нет, – твердо возразила она. – Ты никогда не оставил бы ее, если бы знал, что она способна на такое. Только глубоко несчастный и беспокойный человек может решиться на столь трагический конец, оставив после себя любящих мужа и сына.
Граф ничего не ответил. Она снова взяла его за руку.
– Ты же понимаешь это, да?
Его улыбка походила скорее на гримасу.
– Моя бедная супруга и правда обладала беспокойной душой. Но она могла и не намеренно убить себя. По словам служанки, Джанет перестала следить за дозами. Врач вошел в наше положение и назвал причиной смерти нечаянную передозировку.
– Слава богу, – вздохнула Виктория с облегчением.
– В итоге мы смогли похоронить Джанет по-христиански. Хотя бы за это я благодарен, особенно из-за Кэма.
– Бедный мальчик, – мягко проговорила она.
Арнпрайор поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Кэм, естественно, горевал, но вскоре оправился от потери. Моя покойная жена любила его, но не проводила с ним много времени.
– Слабое утешение, полагаю.
– Да, но я должен был заботиться о нем, и времени скорбеть у меня не оставалось. До тех пор, пока я не потерял и его. После я мог оплакивать их сколько угодно. – Граф взглянул на Викторию. В ее глазах застыла печаль. – Я предупреждал тебя. Вся эта история очень и очень некрасива.
– Предупреждал. Но я благодарна за то, что ты доверился мне, – тихо ответила она.
– Конечно, я доверяю тебе. – Он нахмурился. – Пожалуй, больше, чем кому-либо другому.
– Тогда, прошу, поверь мне: ты сделал все, что мог, чтобы помочь своей супруге. Это абсолютно очевидно.
Граф скептически хмыкнул и потянулся к стакану. Обнаружив, что тот пуст, он поднялся из кресла.
– Нет, – заявила Виктория, вскочив и толкнув его в грудь. – Никакого виски.
Арнпрайор плюхнулся в кресло и хмуро взглянул на нее.
– Мне не нужна твоя жалость. Мне нужна выпивка.
– Нет, – возразила она, выхватив у него стакан и поставив его на стол.
Не успела она как следует задуматься над собственными действиями, как уже уселась к графу на колени и обняла его за широкие плечи.
– Что ты творишь, глупая девчонка? – недовольно произнес он, убирая ее руки. – Я же сказал, в твоей жалости я не нуждаюсь.
– Это не жалость.
– А что же тогда?
– Я предлагаю помощь, ты, толстолобый, упрямый горец.
Он фыркнул.