Влюбленный халиф

Хаят застонала, ее глаза закрылись, голова запрокинулась, а бедра непроизвольно задвигались навстречу дразнящим его пальцам. Одиночество, предчувствие смерти, бесконечная боль утекания в никуда — все осталось где-то там, в другой жизни; сейчас она страстно желала лишь одного: безраздельно отдаться этому валу наслаждения, который, вздымаясь все выше и выше, неотвратимо нес ее на своем гребне к ослепительно сверкающим звездам…

Мераб с радостным удивлением наблюдал, как сдержанная, чуть неумелая женщина на его глазах превращается в подлинную тигрицу, подхваченную буйным вихрем желания. Теперь Хаят с жадностью принимала от него то, что еще несколько мгновений назад решительно отвергала, и он понял, что она вскоре взойдет, взовьется на самую вершину страсти. Чудом родившееся ощущение, казалось, просто забытое, а не рожденное впервые, подсказало ему, что настала та самая минута, пропустить которую не должен ни один мужчина.

Мераб порывисто сжал ей ягодицы и наконец мягко вошел в восхитительный влажный коридор ее жаждущего тела. Выждав лишь долю секунды, чтобы Хаят привыкла к этому новому для нее ощущению, он повел свою нежную, но смелую атаку.

Мераб подался чуть назад, затем вошел в нее на всю длину своей твердой, горящей от возбуждения плоти.

— О Аллах всесильный! — простонал он. — Никогда еще не испытывал ничего подобного! Ты… ты просто чудо, моя мечта…

Хаят готова была разрыдаться. Эта сила, эта страсть… Она стала девчонкой, которая впервые отдается любви самого желанного и прекрасного на свете мужчины.

Мераб между тем продолжал размеренно двигаться, задавая ритм, успокаивая и одновременно поощряя. В теле женщины вновь просыпались чувственные ощущения: сначала робко, потом все отчетливее заговорили бедра, спина, живот; волна желания с глухим рокотом (или то был ее собственный стон?) опять подхватила Хаят и стремительно понесла, сметая на своем пути осколки опасений и осторожности. Затем с внезапной злостью она швырнула ее куда-то вверх, и девушка словно зависла в воздухе, охваченная наслаждением такой силы и пронзительной остроты, что перед ее плотно закрытыми глазами запульсировали огненные пятна.

Ее исполненный страсти крик прозвучал для Мераба великолепной музыкой. Сам он давно уже был на грани и лишь ждал этого момента. О, теперь и ему можно было отдаться ощущениям, возводящим его к самым вершинам! Несколько широких, мощных движений, и его хриплый стон присоединился к затихающему крику Хаят…

Они долго лежали рядом, не шевелясь и почти не дыша.

Наконец хоровод звезд перед глазами Хаят стал меркнуть, а мир — обретать свои прежние очертания. Она подняла голову и увидела склонившегося над ней Мераба — он улыбался…

«О все боги мира! — пронеслось в голове Хаят. — Как же он силен! И как он прекрасен, как умел, мой Мераб!»

И еще совсем недавно истощенная песками, умирающая в седой пыли женщина исчезла, а совсем юная и сильная женщина отдалась чувствам. Тем чувствам, что даровал он, ее избранник, ее Мераб.

Свиток двадцать шестой

Наступило утро. Бестелесный Алим посвятил всю ночь тому, что гулял по городу. О да, невесть каким чудом появившемуся среди песков городу… Более того, своими изумительными зданиями поправшему эти самые пески так, что скрылись они под каменными мостовыми, под сточными канавами и за городскими стенами.

— Да, мой юный друг, вот ты и нашел свой Медный город, — сказал Алим, незримой тенью скользя по пустым зданиям, не оживленным ни теплом каминов, ни муками и радостями обитателей.

И даже крики муэдзинов, пригрезившиеся вчера Мерабу, были всего лишь звуками столь же бестелесными, как и Алим, который сейчас, летая по пустому городу, встретил эти бестелесные звуки.

Странствия Алима могли быть бесконечными, но вскоре незримый маг понял, что, сколь бы долго он ни перемещался от здания к зданию, от храма к храму, от молельного дома к мечети, ничего не изменится. Тихи и немы будут стены. Ибо одному лишь Избранному удастся заселить людьми все эти каменные дворцы, деревянные дома и бамбуковые хижины.

— И только ему дано знание, только ему дано сделать так, чтобы заговорили люди, закричали ослы и попугаи, чтобы появились на богатых базарах бесчисленные горы фиников и изюма, красных крутобоких томатов и жгучего, как огонь, перца. Только он может сделать все это. Но, Аллах всесильный и всевидящий, как? Как он узнает об этом?

— Ты расскажешь ему об этом, маг, — прямо подле себя услышал Алим. Теперь незримый мудрец знал, кому этот голос принадлежит.

— Хаят, властительница, — проговорил маг, вновь печалясь, что он не обладает телом. Хотя бы для того, чтобы отвесить девушке самый низкий из поклонов.

— Как ты назвал меня, мудрейший?

Алим ухмыльнулся.

— Так, как следует называть тебя, повелительница. Ведь я не ошибся, ты — Душа этого странного, пустого города?

— Ты прав, незримый дух. Я и есть Душа Медного города. Я всесильна, но в то же время и совершенно бессильна. Ибо лишь Избранному дано сотворить из небытия город-сказку, город-легенду, дать ему бесконечно долгую новую жизнь.