Влюбленный халиф

И лишь позже смог Алим оценить коварство своего друга, ибо тот и обратную дорогу посвятил лекции. Он не рассказывал уже о городе — он рассказывал о женщине. И ожившему Алиму, ставшему сильным и страстным мужчиной, эта тема пришлась более по душе.

— Однако римляне просчитались: вдова Одената, Зенобия, у которой было и аравийское имя Зубайдат, оказалась не только красавицей, но и весьма мудрой и энергичной женщиной. Она возвела на престол своего младшего сына и объявила себя царицей Востока. Великий Рим не сразу осознал всю опасность: царица была молода, да и вряд ли армии Одената могли пойти в бой под предводительством женщины. Надо было ждать, что скажут оба пальмирских военачальника — Заббей и Забда. Но военачальники присягнули на верность прекрасной царице, на ее сторону перешла и армия.

Римские гарнизоны бежали из сирийских городов. Пальмирская армия шла мстить за предательски убитого царя.

Три года продолжалась борьба пальмирцев и их союзников с громадной империей. Зенобия во главе своих войск завоевала всю Сирию и Палестину, дошла до самых западных окраин земли Кемет и до побережья Красного моря. Многие жители покоренных римлянами стран встречали пальмирские войска как освободителей и присоединялись к отрядам Зенобии.

Но как ни была отважна царица, исход войны был предрешен. Пальмирских сокровищ не хватало на то, чтобы прокормить многочисленных союзников. Да, впрочем, и союзники были не всегда верны и надежны. После нескольких битв армия Зенобии потерпела поражение под Антиохией, а в следующем году остатки войск были разбиты под Эмессой, там, где за шесть лет до этого погиб Оденат. В том же году пала и Пальмира.

Император Аврелиан сровнял с землей городские стены, разрушил часть храмов и полностью разграбил столицу. Все сокровища храма Бела были вывезены в Рим.

Пальмира, дома и храмы которой были разрушены, а жители или перебиты, или уведены в рабство, в одну ночь опустела. Ее покинули люди, но остались нетронутыми храмы, театры, базар, триумфальные арки и колоннады…

Мераб закончил свое повествование почти у ступеней собственного дома… О нет, своего дворца. Однако за спиной у путников оживал город — прекрасный, многоголосый город, возрожденный в мертвых песках пустыни, орошенный живой водой воображения и знаний, любви и желания воссоздать то, что некогда ушло в небытие.

Свиток двадцать девятый

Как бы ни был утомлен Алим, усидеть дома он не мог. Ибо теперь, о чудо! когда ему вновь нужен был отдых, крепкие стены и крыша, уютные покои и еда, он ощутил, что все это может и подождать. Быть может, недолго, однако… И вскоре ускользнул из дворца, который Мераб уже считал своим домом.

Свершившееся на его глазах чудо было необыкновенным, ибо из ничего, из одних только безбрежных знаний и восхищения миром родились дворцы и храмы, заспешили по своим делам люди, запели птицы…

— Быть может, — пробормотал Алим, — сегодня из небытия родился и мой дом…

— Быть может, и так, друг мой. — Теплый голос Хаят зазвучал в ответ на эти слова. — Должно быть, Избранный еще и сам не понимает, сколь многое может он совершить. И сколь щедры его подарки.

— Ты вновь права, повелительница, — с кивком ответил Алим.

— Но если мы оба знаем, что теперь где-то есть и твой дом, появившийся ниоткуда, то, думаю, будет вполне разумно этот дом разыскать. Может, уже не только дом ждет тебя…

— Ты говоришь загадками, повелительница, — ответил Алим, послушно, впрочем, отправляясь в путь.

Хаят не ответила, но магу, похоже, вовсе и не нужен был ее ответ. Он просто шел по городу, наслаждаясь каждым шагом и тем, сколь быстро некогда умерший город преобразился в город живой. Улицы были полны многоголосого шума, но не было слышно ни угроз, ни плача, ни звуков побоев.

— Должно быть, все те, кто ждал момента своего второго рождения, дали великий обет не обижаться более по пустякам, не грозить ближнему своему… — Остановившись, Алим стал разглядывать вычурную каменную резьбу, украшавшую вход в… Маг решил, что это храм. — Лишь оберегать, сохранять и даровать все, чем богата душа.

— Ты прав, путник, — проговорил человек, выходящий из храма. — Оберегать и даровать… Ибо угрозы, желание убить ближнего столь же мало свойственны существу человеческому, как и возможность летать.

— Скажи мне, почтеннейший, — Алим чуть склонил голову в церемонном поклоне, — что это за здание и кто ты, мой незнакомый собеседник?

— Здание сие заключает в себе все законы нашего великого города и всех нас, хранителей закона. Меня же называй Мехтар[4], ибо имя мое как нельзя лучше отвечает роду моих занятий.

— Так это, выходит, здание городской стражи? — В голосе Алима отчетливо слышалось разочарование.

— Ты можешь называть его и так. Хотя гораздо мудрее назвать нас не городскими стражниками, а защитниками города и горожан.

— Благодарю, почтенный Мехтар.

Алим вновь поклонился, уже в спину поспешно удалявшемуся Мехтару.

— Должно быть, мне следует искать свой дом, если он существует, не сообразуясь с тем, что видят мои глаза, а с тем, на что отзовется моя душа.