Влюбленный халиф

Мераб уже был не рад, что затеял эту свадебную церемонию. Он, конечно, с удовольствием совершил омовение, переоделся в роскошные белые, шитые золотом одежды, прицепил к поясу тяжеленный кошель, полный монет. Однако ему уже надоела эта суета, мечталось лишь о покое и счастье мига прикосновения к руке Хаят.

Однако церемониал требовал неукоснительного соблюдения, и Мераб подчинился. Юноша опустился на подушки и взял в руки церемониальную свечу. Нежную песню запел уд, тихо зазвенели бубны, и вот появилась она — его греза, прекрасная Хаят, в первом одеянии.

— Смотри, о халиф Мераб! Вот твоя невеста!

Мераб улыбнулся и бросил горсть монет музыкантам. Затем он повернулся к фигуре, целиком закутанной в сверкающий красный атлас.

— О солнце в тростнике над холмами, о рассвет над горной рекой, позволь мне увидеть твои сияющие глаза! — проникновенно произнес он и осторожно снял верхний атласный покров с головы нареченной.

Услышав голос своего жениха, Хаят задрожала: должно быть, все-таки существует в традиционном обряде нечто колдовское, превращающее жениха в того единственного, а невесту — в настоящую мечту.

Когда же покров был снят, через тонкую газовую накидку девушка подняла глаза на любимого, теперь уже мужа и повелителя. «О боги, — промелькнуло в голове у Хаят, — никогда еще Мераб не был столь красив… И никогда еще я так сильно не любила его».

— Да склонится пред тобой солнце, о моя прекрасная супруга! — Мераб едва нашел в себе силы, чтобы произнести эти церемониальные слова, ибо красавица Хаят — его Хаят! — невыразимо преобразилась, и никогда еще не видел юноша столь совершенной красоты.

— Да воссияет над тобой благодать Аллаха, о мой супруг… — прошептала в ответ Хаят слова, которые предписывала древняя церемония.

Но тут многочисленные девушки, служанки и горожанки, увлекли ее в покои, чтобы надеть новое одеяние — второе, означающее восход любви над двумя сердцами.

Вновь зарокотали струны, зазвенели бубны. И в покоях появилась невеста в голубом одеянии. Еще раз ударились золотые монеты о натянутую бычью кожу. Мераб поднялся и подошел к невесте.

— Да никогда более не скроет от меня этот покров лица той, что предназначена мне самим Аллахом всемилостивым и милосердным!

Он осторожно снял с головы Хаят голубой шелк. Глаза девушки сияли как две звезды, локоны оттеняли нежные персиковые щеки, розовые губы улыбались… Все та же сила церемониала вложила в уста Мераба строки, которые он произнес с нежностью и благоговением:

И увидел, всмотревшись, я
Месяц летний, что сияет зимней ночью[5]

.

Но, увы, насмотреться на прекрасную жену Мерабу не дали, вновь уведя ее в покои, чтобы привести в третьем одеянии, что символизировало омут страсти влюбленных. Это одеяние было черным, и под тонким газом третьей накидки вились змеями длинные кудри Хаят. Под газом одеяния они казались чернее ночи, но для Мераба эта новая, почти угрожающая грань красоты стала еще одним откровением.

— О свет очей моих, радость утра, чернота ночи, желанность неги! Пусть каждый день твоей жизни сияют мне твои глаза. И пусть умру я от счастья, насладившись светом твоей любви…

— Не умирай, прекрасный мой супруг. Живи и дай мне радоваться жизни вместе с тобой…

Четвертое платье, солнечно-желтое, зажгло искры в глазах всех, кто радовался вместе с женихом и невестой.

— О Аллах, — только и смог сказать пораженный Мераб, — ты своей несравненной красотой затмеваешь все светила небосвода…

— Моя красота лишь для тебя, о мой супруг…

Пятое одеяние, оливково-зеленое, сделало Хаят нежной, как побег бамбука. Шестое, синее, пронзило сердце Мераба, словно острое копье. И наконец появилась прекрасная жена халифа в седьмом одеянии, белом, затканном золотыми нитями. И стали жених с невестой рядом, словно две половины одного целого, словно клинок и ножны, с самого первого мига своего предназначенные друг для друга. Так предписывала традиция, и так оно и оказалось наяву.

— Я клянусь всем святым для меня, что с этого дня я твой, о моя великолепная супруга! И да будет мне порукой вся сила Аллаха милосердного, я не отступлюсь от этой клятвы даже в тот миг, когда придет к нам Усмирительница собраний…

— Я клянусь своей жизнью, солнцем в летний день, луной в светлую ночь, звездами, сияющими тысячи лет, что буду делить с тобой всякий день моей жизни… И да смилуется над нами судьба во веки веков, подарив жизнь, о какой сложат тысячу и одну легенду!

Не было в этих словах ни капли фальши, ни грана лицемерия. Ибо говорились они от чистого сердца, словно и не повторяли слова, предписанные древним обычаем. Руки их перевязали белым шелком и открыли двери в опочивальню. Сегодня туда могли зайти лишь они вдвоем.

Тихо закрылись за спиной халифа и его жены высокие двери, за которыми остались шум и музыка, пожелания долгого счастья и любви. Наконец жених и невеста были вдвоем. И поняли, что в этот миг нет в целом мире никого счастливее их.

Свиток тридцать пятый