Влюбленный пленник

В 1970 и еще в 1984 население королевства Иордании являло собой забавную разнородность. Самой многочисленной и самой угнетенной частью были, и являются до сих пор, палестинцы, за ними более влиятельная, но не такая многочисленная община бедуинов, племена и семейства солдат, преданных королю Хусейну, и наконец, самые малочисленные, черкесы, почти все они принадлежали к высшему офицерскому составу и генералитету, это были чиновники высокого ранга, послы, советники короля. Над тремя этими народами возвышалось королевское семейство, в котором король, как говорят, прямой потомок Пророка, едва справлялся со всем этим разношерстным хозяйством, его официальными супругами являлись поочередно египтянка, англичанка, палестинка, американка иорданского происхождения, добавьте к этому еще целый выводок детей, в этих дебрях заблудился бы самый искушенный специалист по генеалогии.

Черкесов в королевстве около пятидесяти тысяч. Они повелевают, сами, в свою очередь, подчиняясь королю: это банда, и её главарем является отнюдь не Хусейн.

«Конечно, мы верны королю Хусейну, прямому потомку Пророка, а как же?», – ответил мне как-то глава большого черкесского семейства (черкесами называют и тех, кто обосновался на Ближнем востоке, и тех, кто живет в Советском Союзе). Он показал мне свою деревню в Иордании со множеством водных источников, такие деревни в Европе в Средние века искушенным глазом сразу подмечали бенедиктинцы, когда подыскивали место для монастыря: рядом должны быть пригодные для обработки земли.

– Мы бежали от Царей, которые хотели обратить нас в христианскую веру, они имеют наглость называть ее православием. Мы очень признательны султану Абдул-Хамиду, он нас принял и подарил много земель. Из России мы бежали не из-за бедности, а наши предки не искали приключений, когда уходили далеко от родных гор, мы сохраняем наши богатства, накопленные там. Наши материальные богатства и наш язык. Я мог бы показать вам седла, расшитые вермелью и золотыми нитями, золотые и серебряные шпоры, золотые стремена, расшитые золотом сапоги.

Он мне так ничего и не показал, но описал всё очень подробно. Его народ был мирным.

– А ваш язык? Он не имеет ничего общего с арабским. Говорят, вы пользуетесь им как тайным языком…

– Тайным?

– Его используют только черкесы, он делает из вас, целого народа, тайных агентов, ведь он не похож ни на один арабский или современный европейский язык.

– Мы просто народ, мирный народ.

– Разве какой-нибудь народ сегодня скажет, что он не мирный?

– Да, быть мирным модно, это правда.

– А в 1980 в моде были приключения, скачки на лошадях, знаменитые черкесские танцы…

– И это правда, мы были тогда в моде.

Какая мирная, безмятежная картина: огонь, оружие, война, кони, танцы, музыка, песни, галантная любовь, трепетное отношение к женщинам, когда ни один мужчина не мог публично коснуться складки передника или волос, причем, особенно неприкасаемой – во всех смыслах – была мать жены, и это возносило ее в моих глазах на такую высоту, что она представала передо мной самой величественной из всех Возлюбленных… Описание было таким точным и выразительным, что мне показалось, будто всё, перечисленное так тщательно, существовало лишь в воображении. А еще такое описание было необходимым. О черкесах дозволено знать только это, это общеизвестно и неоспоримо, как и то, например, что Ришелье был кардиналом. Глава семейства так настойчиво твердил об их предполагаемом богатстве, оставшемся на Кавказе, что у меня сложилось впечатление, будто черкесы перешли под командование Абдул-Хамида ради земель, которые можно было получить без особого риска, может быть, им хотелось какой-то стабильности, а еще – покорить племена бедуинов.

– Как за такое короткое время вы подчинили себе целый регион, получили власть, заняли крупные посты?

Он мягко улыбнулся, и я заметил, как его усы, хорошо подстриженные, тонкие, седые, подходят его седым, гладким волосам.

– Но ведь мы лучшие.

– Палестинцам вы не дали доказательств своей доброты.

– Дикари! Настоящие дикари, которые хотели заполучить власть.

– Власть у вас, и вы ее сохраняете. Вы пришли из России по своей воле, а палестинцев выгнали из их домов.

– Пусть идут сражаться против Израиля. Вы говорите о них, как какой-нибудь француз из левых. Иордания хочет жить спокойно.

Если бы кто-нибудь назвал черкесов «предателями», они были бы оскорблены до такой степени, что забили бы виновного насмерть. Однако именно это слово я и употребляю. Уйдя из России, черкесы перешли на сторону врага: Османской империи. Когда последний халиф был изгнан, а сама империя сократилась до границ Турции, они предложили свои услуги Глабб-Паше, а затем Хусейну. Это предательство меня никак не тронуло: они всегда переходили на службу к власти. Отсутствие порядочности в их поступках, вызванных желанием доминировать, не сблизило меня с ними, напротив, я чувствовал разочарование. О черкесах я еще буду говорить.

– А что вы скажете о семье Сурсок?

– Они друзья. Не все, конечно. Есть в этой семье паршивые овцы, но хотя они христиане, они друзья. Они богатые.