Влюбленный саботаж

Если бы я могла показать ей хоть краешек этого чуда, она пришла бы в восторг и полюбила меня, я уверена. Нас разделяли слова. А ведь достаточно было найти волшебное заклинание, чтобы добраться до сокровищ, как у Али-Бабы "Сезам, откройся!" Но великий секрет оставался под замком, и все, что я могла сделать - еще больше замедлить шаг, в надежде, на то, что вдруг из воздуха возникнет слон, летучий корабль или атомная электростанция, что-нибудь, что отвлекло бы нас.

Терпеливость Елены говорила о ее равнодушии, как будто, она уже заранее решила, что мой секрет не стоил внимания. Я была почти благодарна ей за это. Так потихоньку, бесцельно сворачивая то вправо, то влево, мы подошли, наконец, к воротам гетто.

Я почти задыхалась от отчаяния и гнева. Я готова была броситься на землю с криком:

- Нет никакого секрета! Не могу я его ни показать, ни рассказать о нем! И все-таки он есть! Ты должна поверить, потому что я чувствую его в себе и потому что он в тысячу раз прекраснее, чем ты можешь себе представить! И ты должна полюбить меня, потому что я одна знаю этот секрет. Я такая замечательная, не упускай свое счастье!

И тут Елена, сама того не зная, спасла меня:

- Твой секрет не в Сан Ли Тюн?

Я сказала "да" просто чтобы что-нибудь ответить, прекрасно зная, что бульвар Обитаемого Уродства не похож ни на какой секрет.

Моя возлюбленная остановилась:

- Ну, что ж, тем хуже. Мне нельзя отсюда выходить.

- Что? - переспросила я, делая вид, что не поняла и не решаясь поверить в это спасение за секунду до гибели.

- Мама запретила мне выходить. Она говорит, что китайцы опасны.

Я чуть не воскликнула "да здравствует расизм!", но вовремя сдержалась и сказала:

- Жалко! Если бы ты только знала, как прекрасен этот секрет!

Умирающий Малларме не сказал ничего другого.

Елена пожала плечами и медленно удалилась.

Должна признаться, что с тех пор я храню глубокую и вечную благодарность китайскому коммунизму.

Две лошади выехали из-за ограды через единственную и постоянно охраняемую дверь. На бульваре Обитаемого Уродства они не свернули на площадь Великого Вентилятора, а поскакали в противоположную сторону, налево. Они ехали за город.

Кроме Площади Великого Вентилятора, был еще Запретный Город. Он был не таким запретным, как деревня. Но два всадника были не в том возрасте, на который распространялся запрет, и их не останавливали.

Они скакали галопом среди полей. Город Вентиляторов скрылся из вида.

Нельзя понять, что такое уныние, если не видел земли, окружающие Пекин. Трудно поверить, чтобы самая великая в истории империя могла быть создана на этой скудной почве.

Пустыня красива. Но пустыня, замаскированная под деревню, это жалкое зрелище. Из земли еле пробивались чахлые ростки. Людей редко можно было увидеть, потому что они жили в землянках.

Если есть на этой земле унылый пейзаж, он выглядит именно так. Кони стучали копытами по узкой дороге в надежде нарушить тишину руин.

Не знаю, знала ли моя сестра, что ее велосипед - это конь, по крайней мере, по ее виду нельзя было сказать, чтобы она сомневалась в этой легендарной истине.

Прибыв на берег пруда, окруженного рисовыми полями, мы останавливали коней, снимали свои доспехи и прыгали в грязную воду. Это была наша субботняя прогулка.

Иногда какой-нибудь китайский крестьянин с загадочно-отсутствующим видом приходил посмотреть на двух белянок.

Два рыцаря выходили из воды, вновь облачались в доспехи и садились на берегу. Пока их скакуны щипали редкую траву, они ели печенье.

В сентябре началась учеба.

Для меня это уже было не ново. Для Елены это было в первый раз.

Но маленькая Французская школа в Пекине имела мало общего с образованием.

Мы, дети всех национальностей, - за исключением англичан и немцев, были бы очень удивлены, если бы нам сказали, что мы ходим в школу учиться.

Мы этого не замечали.

Для меня школа была большой фабрикой бумажных самолетиков.

Даже учителя помогали нам их делать. Поскольку по профессии они не были ни учителями, ни воспитателями, это было почти все, что они умели делать.

Этих добрых малых, добровольцев, нелегкая занесла в Китай, где за великими иллюзиями последовало великое разочарование.

Впрочем, все живущие в Китае иностранцы, кроме дипломатов и синологов, попадали сюда по нелепой случайности.

А раз уж эти несчастные здесь оказались, нужно было чем-то заняться, и они шли "преподавать" в маленькую Французскую школу в Пекине.

Это была моя первая школа. Там я провела три знаменательных года. Но сколько я ни копалась в памяти, не могла вспомнить ничего из того, чему нас там учили, кроме строительства бумажных самолетиков.

Впрочем, ничего страшного в этом нет. С четырех лет я умела читать, а уж шнурки я давным-давно научилась завязывать. А значит, мне было нечему больше учиться.

Перед учителями была поставлена трудная задача - не дать детям поубивать друг друга. И они с ней справлялись. Значит, нужно поздравить этих отважных людей и понять, что в подобных условиях, учить детей алфавиту было нелепой роскошью идеалистов конца прошлого века.