Влюбленный злодей

– Я помню эту фразу по материалам дела, – воспользовавшись паузой в моем рассказе, уточнил Николай Хрисанфович. – Однако то, что поручик не проникся к Юлии Александровне чувствами, в то время как она к нему… прониклась, известно лишь со слов самого Скарабеева. Сама же молодая графиня настаивает, что кроме интереса, как к новому человеку в подчинении или, если хотите, в окружении отца, она к поручику Скарабееву ничего не испытывала. А над бестактной фразой Скарабеева, что вы только что привели, – насмешливо глянул на меня Николай Хрисанфович, – сама Юлия вместе с родителями посмеялась в тот же вечер… И потом, – судебный следователь Горемыкин снова метнул в меня свой насмешливый взгляд, – чтобы совершить все, что вы приписываете столь нравственной и религиозной девушке, каковой, несомненно, является молодая графиня Борковская, ей надлежит быть как минимум психически нездоровой. А некоторые отклонения от душевного здоровья, которые наблюдаются у бедной девушки сегодня, следствие нападения и перенесенных истязаний, случившихся почти пять месяцев назад.

Поединок получался интересным.

Николай Хрисанфович замолчал, полагая, что нанес мне удар, после которого мне вряд ли удастся оправиться. И что теперь я начну лепетать ничем не подкрепленные несуразицы, что еще больше усугубит мое положение в глазах окружного прокурора Бальца.

Но вместо неопределенных объяснений своей ранее заявленной позиции и жалких попыток оправдаться перед лицом Владимира Александровича судебный следователь Горемыкин услышал от меня то, что заставило его не то чтобы удивиться, но ощутить в полной мере, что надвигается большая неприятность.

Я же сказал следующее:

– Увы. Отнюдь не болезнь явилась следствием нападения на Юлию Александровну. Скорее, нападение явилось следствием ее болезни.

Какое-то время в кабинете прокурора Нижегородского Окружного суда стояла тишина. Нарушил ее (покуда судебный следователь Горемыкин переваривал сказанное мною) голос окружного прокурора:

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что симптомы имеющейся на сегодняшний день болезни проявлялись у Юлии Александровны и ранее конца июля, когда… она заявила о нападении на нее. Я беседовал с заведующим женским отделением психиатрической клиники, расположенной на углу Тихоновской и Провиантской улиц, врачом-психиатром Зиновием Федотовичем Мокроусовым. Учеником известного психиатра Кащенко, кстати. Так вот… В беседе со мной он заявил, что у Юлии Александровны и ранее июля месяца наблюдались, по его словам, «некоторые отклонения психического характера», а именно «подростковые неврозы, связанные с половым созреванием». Это опять-таки его слова. Более того, доктор Мокроусов не единожды вызывался графиней Амалией Романовной Борковской на дом для проведения консультаций по поводу состояния дочери. Показания доктора Мокроусова по этому поводу имеются в представленном мною отчете…

В кабинете окружного прокурора вновь повисла тишина. Ни Владимир Александрович, ни судебный следователь Горемыкин не ожидали от меня такой прыти. Покуда они находились в замешательстве и были не готовы парировать мои слова касательно «некоторых отклонений психического характера и подростковых неврозов, связанных с половым созреванием» Юлии Александровны, надлежало закрепить успех.

– Началом драмы явились анонимные письма, полученные семьей Борковских еще в мае этого года. Одно письмо обнаружила в доме служанка Евпраксия Архипова, второе – графиня Амалия Романовна… А вы не знали? – риторически спросил я Николая Хрисанфовича, взглянув на его вытянувшееся лицо.

Горемыкин счел нужным ответить и произнес для меня совершенно неожиданное:

– Знал.

– А почему тогда этих писем нет в деле? – быстро поинтересовался я.

– А какое отношение старые письма имеют к делу отставного поручика Скарабеева? – посмотрел на меня Николай Хрисанфович.

– Самое что ни на есть прямое! Семья Борковских получила эти письма, когда Скарабеева еще не было в Нижнем Новгороде. И он вряд ли знал о существовании графини Юлии Борковской. Да, да! Получается, что появление анонимных писем отнюдь не связано с появлением в городе поручика Скарабеева. Ведь он прибыл на службу в Нижний лишь в начале июля, а письма появились в мае. Об обнаружении таковых писем имеются показания горничной Архиповой и бывшего лакея Борковских Григория Померанцева. Померанцев был рассчитан генералом за якобы пособничество в подбрасывании анонимных писем и за помощь в проникновении в спальню Юлии Александровны злоумышленника, истязавшего ее в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля. Показания обоих свидетелей имеются в предоставленном мною отчете…

– Почему это «якобы»? – прервал ход моих мыслей судебный следователь Горемыкин. – Лакей Померанцев без всяких «якобы» помогал поручику Скарабееву в подбрасывании подметных писем и в проникновении в комнату графини Юлии. И тому имеются неопровержимые доказательства…

– Какие, позвольте полюбопытствовать? – поинтересовался я.